|
1. Контролеры
Что такое Австрия без Вены? То же самое, что Франция без Парижа и Англия без Лондона. Если вы будете составлять список самых красивых городов мира, поставьте, пожалуйста, Вену на одно из первых мест. А если самых гостеприимных – тем более. Венцы полностью оправдывают репутацию дружелюбных и внимательных хозяев. Все они – от полицейских и продавщиц до случайных прохожих – полны желания по мере возможности скрасить ваше пребывание в этом чудном городе, объяснить дорогу, помочь с покупкой билета в автомате или поисками шоколада Die Kleine Wiener. Что уж говорить о персонале гостиницы, где каждый – сама любезность и «все к вашим услугам». Вот с гостиницы и начнем.
Надо же, чтоб так повезло! Искали-искали, пока не наткнулись на гостиницу с самым конкурентоспособным названием Suite Hotel 900 m zur Oper. То есть гостиница в 900 метрах от Оперы. Неужели? Так прямо в 900? Оказалось, никакого обмана. Не знаю, кто и как мерил расстояние, но похоже, что «zur Oper» действительно рукой подать. Десять минут ходьбы, пять минут на трамвае, полторы минуты – на метро, и столько же до ближайшей станции метро. Портье не только с готовностью сообщали погоду на завтра, но и давали метеокарту на три дня вперед. А погода была совершенно безумная, дойдя до 38 градусов, но хотя бы без нашей смертоносной, 100% влажности. К тому же в просторном двухкомнатном номере был кондиционер, а идеальное расположение гостиницы позволяло быстро вернуться в нее из любой точки города, чтобы прийти в себя, отдохнуть и переодеться. Кормили просто на убой – так, что хватало до вечера, с обилием овощей и всего, что называется «буфетным завтраком». Короче, все бытовые проблемы были сразу решены наилучшим образом и можно было начать знакомство с Веной. С чего? С проездного.
В интернете есть множество рекомендаций и советов, какие проездные и как покупать, есть даже их снимки, но никто не упомянул о странности, которая не может не броситься в глаза иностранцу.
Билеты никто не проверяет. Их никому не надо предъявлять. Нет ни турникетов, ни пластиковых ворот, ни приборов со страшным названием «валидатор», на которые надо положить билет. Ни-че-го. Причем не только в метро. То же самое в трамвае и в автобусе. Входят себе люди в общественный транспорт и едут как ни в чем ни бывало, не платя ни гроша и не предъявляя никаких документов. Это что же получается? Неужто Австрия уже шагнула в коммунизм, а заграницей об этом еще не знают? Нет, не шагнула. Зато применила самый эффективный способ воспитания своих граждан честными людьми. Тебе доверяют. Живи по совести – вот здешний девиз. Надо покупать билет. Нельзя обманывать. Но ведь можно запросто проехать бесплатно – зачем же платить? Искушение безнаказанностью? Скорее, воспитание правосознания и законопослушания. А чтобы воспитание было действенным, к «доверяй» прибавляют «проверяй». В этом и состоит объяснение того, как работает система.
Сидите вы себе в вагоне, радуясь тому, что изо дня в день раскатываете по Вене совершенно бесплатно, и обсуждаете смешного толстяка напротив, как вдруг толстяк встает, вынимает служебное удостоверение и громко говорит: «Предъявите ваши билеты». Мамочки – контролер! А в другом конце вагона то же самое делает неброская женщина, которая только что увлеченно читала журнал. Выходы перекрыты, бежать некуда, штраф – 100 (сто) евро! На человека. Переодетым контролером может оказаться кто угодно, и вы влипли. Сто евро! Так будете вы после этого покупать билет?
Так же эффективно система работает и на уличных переходах. Если вас поймали при попытке перейти улицу на красный свет, штраф насчитывается по количеству шагов. Успели сделать два шага – 5 евро. Четыре – 15. Перешли улицу – набежит за 80.
Еще о транспорте: все разноцветные линии венского метро организованы просто, удобно и понятно, чтобы можно было легко и быстро попасть в нужное место. Всюду – крупные и четкие указатели линий. В любую минуту можно себя проверить, т.к. со всех сторон перечислены все станции той или иной линии. В сравнении с нью-йоркской подземкой или римским метро здесь почти образцовая чистота и желанная прохлада. Только в старых вагонах (с дверными ручками) нет кондиционеров.
Такая же беда с трамваями. Внешне они так симпатичны, а внутри нечем дышать. Кондиционер работает только в кабине водителя. Летом без вреда для здоровья можно проехать всего одну-две остановки. После пяти уже надо обливаться водой.
Вода здесь холодная, чистая, ее спокойно можно пить из-под крана. А на юге, в Каринтии, ее вроде бы пьют даже из озер. Вот только питьевых фонтанчиков в Вене не так много, как, например, в Риме.
Зато туалетов хватает на каждом шагу и обязательно – на станции метро. Платных, разумеется, поэтому надо носить с собой мелочь. Но что такое 0,5 евро, если приспичило! По-прежнему бесплатно можно заскочить в любое кафе, кроме «Моцарта» – за Оперой. Там берут деньги не только за вход, но и за музыку. Однако если в «Моцарте» туалетная музыка не слышна снаружи, в «оперном туалете» (при спуске в метро под Оперой) она звучит во всю мощь, живо напоминая, до чего нужным и близким порой становится человеку высокое искусство.
Не знаю, какова статистика преступности в Вене. Как во всех больших городах, она, конечно, есть, но почему-то здесь дышится так вольготно, и чувствуешь себя так спокойно в любое время суток в любом районе, как будто всей местной полиции нечего делать, как только следить за твоей безопасностью.
2. Пить – да, есть – нет.
Все рекомендуют съездить на окраину Вены – Гринцинг, чтобы обойти тамошние хойриген (условно «молодое вино»), семейно-питейные заведения с идиллическими сосновыми веночками на длинной палке. Есть веночек у входа – значит, сегодня там поят и кормят. А в некоторых местах в веночке еще горит лампочка. Подают исключительно собственное красное и белое вино из винограда, выращенного на виноградниках по всей округе, где работают только члены семейных кланов. Никаких иностранных рабочих, которые стали бичом для Израиля.
Начать поиски хойриген можно наверху, за церковью, и внизу. Весь Гринцинг выглядит как пасторальная, благоустроенная деревня, живущая вином и туризмом.
«Ужин в национальном австрийском стиле» для японцев из трех автобусов живо напомнил «ужин в национальном итальянском стиле» несколько лет назад. С той разницей, что в Италии было вино одного сорта, а в Гринцинге – четырех, да еще скрипачи с аккордеонистами играли разную музыку.
В Гринцинг стоит приехать с одной целью: отведать хорошего вина под дубом или липой, получая снисходительные улыбки официанток в национальных костюмах. Это будет дешево и славно.
А поесть? Если вы – гурман, жаждущий новых впечатлений, может произойти накладка, т.к. здесь еда поставлена на конвейер – похоже, ее не столько готовят, сколько разогревают, чтобы справиться с потоком туристов.
Так что, по нашему скромному мнению, лучше выпить в Гринцинге и поужинать в Вене.
3. Куда ни глянет око – вокруг одно барокко.
Это не шутка. Первая же прогулка в центр заставила ахать на каждом шагу от обилия эркеров и кариатид. Кажется, что по-другому здесь не строили. Во всяком случае концентрация венского барокко настолько велика, что сюда и только сюда надо ехать всем, кого может привести в восторг это, и это, и это.
Обычно туристов сразу ведут к собору Св. Стефана, но намного лучше подходить к нему издалека, кружа и петляя по волшебным переулкам, потому что по пути, в стороне от протоптанной туристической тропы, можно увидеть много всяких диковинок. Например, такой памятник.
Кому он поставлен? Здесь нет ни героя, ни таблички, но чемодан и пальто – они-то и делает погоду. При таком лаконизме и выразительности герой уже не нужен.
Пусть это будет памятник беженцам всех времен и народов со всеми сопутствующими ассоциациями.
Каждая арка, дворик, входная дверь заставляют тянуться за фотоаппаратом, который в Вене можно не зачехлять.
Преимуществом приближения к центру с южной стороны является то, что по дороге можно увидеть два места, ради которых многие энтузиасты приезжают сюда специально. Это – Карлскирхе, огромная барочная Карлова церковь на Карлсплац, соединившая в себе имена Св. Карла и императора Карла VI, повелевшего воздвигнуть ее в благодарность за избавление от чумы.
Мощный зеленоватый купол Карловой церкви по замыслу знаменитого на всю Австрию архитектора Иоганна Фишера должен был стать неким симбиозом между Иерусалимским храмом и римским собором Св. Петра. Но две колонны по бокам портика, достроенные после смерти Фишера-старшего его сыном, кажутся излишними, сильно напоминая минареты и нарушая общую гармонию. С другой стороны, в этом хотя бы нет такого диссонанса, как в одном из храмов местного турецкого квартала, над которым красуется полумесяц, а под ним... большой крест, из чего надо сделать вывод, что мусульмане и христиане поделили храм на мечеть и церковь.
Если же вернуться к причине строительства Карловой церкви, то следы благодарности за избавление от чумы видны повсюду – от Чумной колонны на улице Грабен у собора Св.Стефана (с чудным отражением соборных башен)
до колонны Троицы на Главной площади в курортном городке Баден, где мы еще будем.
А напротив Карлскирхен, через дорогу – выставочный зал группы художников «Сецессион» с позолоченным куполом из нескольких тысяч металлических лавровых листьев и ягод, получившим прозвище «кочан капусты». «Сецессион» больше всего связан с именем Густава Климта, которым пестрит весь город, но и об этом позже.
Еще несколько минут ходьбы, и мы – у Оперы. Ее давно признали одним из символов Вены, а почти полтораста лет назад было немало злословия в прессе и в обществе по поводу того, что архитекторы впали в эклектику, и для них все едино – что греческий стиль, что готический. Император Франц-Иосиф заявил, что здание кажется слишком осевшим в землю. Все это привело к тому, что один из архитекторов повесился, а другой через два месяца умер от апоплексического удара. Тем не менее, 25 мая 1869 года Опера была торжественно открыта представлением моцартовского «Дон-Жуана».
Надо полагать, автор смотрел с небес на эти торжества, слушал звуки своей музыки и вспоминал город, где в шесть лет он сидел на коленях у императрицы, а в тридцать пять для него даже не нашлось достойной могилы.
От Оперы до собора нельзя избежать назойливого приставания энергичных молодых людей, одетых по моде XVIII века, которые предлагают билеты на концерты Моцарта.
Они обращаются к публике на всех европейских языках, но в нашем случае, исчерпав европейские языки и посмотрев на наши выразительные носы, чуткий распространитель вопросительно сказал «Шалом», за что был удостоен поощрительной улыбки.
Если очертить условные границы исторического центра, Опера окажется на юге, а на севере – Дунайский канал. Отсюда начинаются автобусные и пешеходные экскурсии, с которыми можно совершить поездку по Вене, уехать в другие места либо отправиться гулять по старому или «внутреннему» городу. С юга на север его рассекает та самая главная туристическая тропа. По ней-то группы и ведут к собору, говоря «Посмотрите направо», «Посмотрите налево».
Налево, на пл. Нового рынка, разместился «Фонтан рек» Георга Доннера.
В фонтане на римской пьяцца Навона фигуры символизируют реки разных стран. Здесь все проще: женская фигура Провидения окружена аллегорическими фигурами четырех притоков Дуная, свинцовый оригинал которых хранится в Бельведере, а на площади остались бронзовые копии. В свое время блюстительница морали Мария-Терезия повелела снять с парапета полуобнаженные фигуры и отдать их в переплавку, однако коллеги Доннера тайком позаботились о том, чтобы сохранить его творение.
Это было «налево». А «направо» через дорогу откроется длинный белокаменный Зимний дворец первого хозяина Бельведера, принца Евгения Савойского, о чем до сих пор напоминают его герб и национальный флаг. Оказывается в Вене есть свой Зимний дворец, который, слава Богу, никто не штурмовал, так что он остался в целости и сохранности.
Этот дом с величавым порталом характерен для венской городской дворцовой архитектуры, когда приходилось создавать парадный фасад, считаясь с размерами узких улиц. Здесь свою лепту внес уже упомянутый Иоганн Фишер, который много лет соперничал с другим блистательным австрийским зодчим, создателем Бельведера Иоганном Лукасом фон Хильденбрандтом. Так что первый построил принцу Зимний дворец, а второй – Летний. Вообще венские городские дворцы, которых насчитывается не менее двух дюжин – отдельная тема и, может быть, даже отдельная экскурсия для тех, кого это интересует.
От принца Евгения дорога ведет прямиком к... Моисею. Точнее, к самой маленькой площади старого города – Францисканерплац с церковью и «Фонтаном Моисея».
От других Моисеев, стоящих на площадях разных городов мира, этот с посохом отличается какой-то усталостью. Вызванной, может быть, тем, что он с самого начала знал, что раньше, чем через сорок лет, из рабов не получится ничего хорошего. Не знаю, умышленно или нет скульптор Иоганн Мартин Фишер поставил Моисея спиной к францисканской церкви, но если посох предназначался для того, чтобы напомнить, как и чем Моисей выбил воду из скалы, необходимой энергии и силы в этом жесте нет. Не тот жест. Хотя общее настроение первого еврейского вождя получилось очень человечным. Да и окружающие дома на этой уютнейшей площади только прибавляют естественности памятнику.
На Домгассе, 5 всегда стоят туристы, разглядывая дом-музей Моцарта, хотя от Моцарта там мало что сохранилось. Зато нетрудно представить, как ему работалось под звон колоколов, и как выглядела его прогулка, когда он выходил из дома. Вот так вприпрыжку он, наверное, и шел по улицам, дирижируя еще не написанной музыкой. Ах, Моцарт, милый Моцарт: умереть в нищете и сгинуть в неизвестной яме на благо города Вены, зарабатывающего миллионы на том, кто остался стоять в городском саду в том же полете, в котором пронесся по жизни.
Домгассе упирается в арку, через которую хорошо виден главный магнит для туристов со всего света.
О соборе Св. Стефана написано очень много, а интернет просто лопается от подробностей. Вблизи дважды горевший, дважды отстроенный и дважды отреставрированный собор, с присущей ему готической гордостью, вовсе не так огромен, как кажется на снимках. Хотя шпиль его Южной башни торчит над городом лучше любого ориентира. Старая, почерневшая, как бы обуглившаяся часть сильно отличается от новой, но внутри эти различия пропадают, и величие собора – в прямом, и в переносном смысле слова – охватывает вас в первые же минуты, независимо от религиозной принадлежности и отношений со Всевышним. Если же в это время зазвучит орган, душа чуть ли не взлетит к сводам и арочным пролетам, которые разглядывал и Моцарт под звуки того же органа. Как много изменилось с тех пор снаружи и как мало – внутри!
В собор входят через «Исполинские врата» XIII века, которые раньше открывали только для королей и императоров. На стене портала сразу бросаются в глаза квадратные и прямоугольные ниши со скульптурами. И кого же мы увидели среди них? Самсона, борющегося со львом (крайний справа в верхнем ряду).
При всей примитивности и грубости изображения здесь-то как раз и ощущается та энергия и сила, которых не хватает Моисею с посохом.
Насколько известно, в соборных подземельях собрана жутковая коллекция кишок, мозгов и глаз, извлеченных по давнему обычаю из полутаросотни Габсбургов и уложенных в медные урны (ну хорошо, мозг еще как-то можно понять, хотя всем Габсбургам, собранным вместе, далеко по гениальности до Эйнштейна и по жестокости – до Ленина). А в серебряных урнах, в церкви августинцев, хранятся их сердца. Так распорядилась история: сначала выпотрошили бессердечных Габсбургов, а потом расчленили их империю.
На крышу собора можно подняться на лифте. Какой городской пейзаж! Какие крыши и церкви! Только оттуда можно увидеть детали соборных башен, искусно выложенную разноцветную черепицу и ощутить весь город с высоты птичьего полета.
Там нечего делать самоубийцам, поскольку крыша наглухо затянута металлическими сетками и решетками, не мешающими фотографировать. Только сверху хорошо видно, как в сущности невелик старый город, где все находится рядом. При желании его можно обойти от завтрака до ужина, благодаря крупным уличным табличкам и указателям, с которыми не запутаешься.
Выйдя из собора, надо внимательно присмотреться к торцу ближайшего дома на углу Грабен, где в стеклянной капсуле стоит остаток ствола дерева, в который забито множество гвоздей. Это – знаменитый Шток-им-Эйзен (букв. «Палка в железе»).
До начала XIX века сохранялся обычай, по которому каждый приехавший в Вену подмастерье должен был вбить гвоздь в это дерево. Когда немцы собрались в 1938 году вывезти эту историческую реликвию в берлинский музей, она «чудесным образом» исчезла, и вернулась на свое место только к концу войны, когда был потушен пожар в соборе Св. Стефана.
Весь центр забит заведениями общепита: кажется, что в среднем на душу каждого венца приходится один ресторан, два кафе и три пивных. И всюду сидят люди, которые, несмотря на жуткую духоту при отсутствии кондиционеров, спокойно закусывают под мерный перезвон колоколов городских церквей. Жарко и людям, и лошадям, которые тащат кареты по раскаленным улицам, а гиды из кооператива извозчиков показывают кнутом то в одну, то в другую сторону. Между прочим, с целью поддержания чистоты венских улиц у всех лошадей под хвостом прикреплен мешок для справления естественной нужды.
Как и во всей Европе, здешние кафе очень демократичны: бери чашку кофе или бокал вина, и сиди сколько хочешь. Как раз за чашкой кофе сидела в полном одиночестве молоденькая фарфоровая японка в черном платье и черных нитяных перчатках до локтей, и застывшими глазами смотрела на площадь Фрейунг.
Кстати, надо отдать должное японцам, которые еще лет двадцать назад ездили исключительно в организованные туры, не зная английского языка. Теперь они стали мобильны и независимы. Одиночки, молодые и немолодые пары, некоторые с маленькими детьми, и все преспокойно объясняются по-английски. И, наконец, два слова о маленьких детях: такое ощущение, что ребенок пяти-шести месяцев от роду – вовсе не помеха для путешествия заграницу. Младенцев несут в нагрудных мешках, катят в колясках, и родители разъезжают по городу и по стране так же, как все остальные, как будто тут нет ничего обременительного и неудобного.
Вокруг все – с телефонами в руках, держа связь с другими континентами. В этом вавилонском столпотворении доминируют немецкий, английский и русский языки.
Долетевшая фраза на русском: «Колян, я чего-то не врубаюсь – мне в Милан ехать или нет?» И на иврите: «А вы пересчитайте евро на шекели и все поймете».
Свернув на улицу Бекерштрассе (так и хочется сказать Бейкер-стрит, тем более, что смысл тот же – «Улица пекарей») и полюбовавшись памятником Гутенбергу,
мы дошли по ней почти до конца, заглядывая в очень симпатичные дворики. У церкви иезуитов нырнули в подворотню и вышли на Шёнлатернгассе («Переулок красивого фонаря»), получивший свое название от дома, где много веков назад был такой фонарь. Но никакие фонари и вывески не сравнятся с домом № 7, известном как «Дом василиска».
В тексте под фреской, напоминающей настоящий комикс, рассказывается, что в XIII веке во дворе этого дома, где жил пекарь с семьей, в колодце поселился василиск. Подобно Медузе Горгоне, он убивал людей одним взглядом. Все судили-рядили, как избавиться от чудовища, пока доктор Политцер (не путать с Пулитцером) не вспомнил, что есть один надежный способ: надо спуститься в колодец с зеркалом. Когда василиск увидит свое отражение, он окаменеет.
Добровольцем стал ученик пекаря по имени Ганс. «Я готов, – сказал он, – но только при одном условии. Пусть хозяин выдаст за меня свою дочь Анну». В таком безвыходном положении пекарь согласился. Смелого юношу обвязали веревкой, заткнули ему уши воском, дали в руки зеркало и спустили в колодец. Скоро оттуда донесся жуткий вой и наступила гробовая тишина. Когда Ганс вылез с треснувшим зеркалом, колодец забросали камнями и засыпали землей. А Ганс и Анна, как водится, жили долго и счастливо, и, может быть, даже умерли в один день.
Говорят, во время раскопок там обнаружили окаменелого зверя с петушиной головой, который теперь красуется в нише третьего этажа.
Натурально, соседний кабачок называется «У василиска», а рядом с ним, в проходном дворе, притаились еще два кабачка, о которых не знают туристы. От «Василиска» уже два шага до Флейшмаркт («Мясной рынок»), где нас поджидал следующий сюрприз.
4. Милый Августин
Вена полна сюрпризов. Один из них связан с именем того самого «милого Августина», чья песенка сопровождает нас с самого детства. Помните андерсеновского «Свинопаса» и волшебный горшочек, который соорудил влюбленный принц? Он-то и вызванивал: «O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin,/ O, du lieber Augustin, alles ist hin». Если не быть буквалистами и убрать обращение «ты», последние три слова лучше всего перевести так: «О, мой милый Августин, Августин, Августин,/ О, мой милый Августин, жизни – капут». Буквалисты тут же заявят, что в оригинале сказано «все пропало». У Андерсена трижды написано «все прошло». А мы ответим: если все прошло и пропало, разве это не капут?
Старейшее питейное заведение Вены «Дорогой Августин» неподалеку от Дунайского канала находится по адресу Флейшмаркт, 11.
Но подходить к нему нужно с правильной стороны. Не с Флейшмаркт, а со следующего поворота на Грихенгассе, «Греческий переулок». Улочки и переулки у канала особенно хороши. Никаких греческих и левантийских купцов здесь уже давно нет, но этот горбатый переулок хранит очарование средневековья, которое увеличивается еще больше при первом же повороте, когда появляется арка и остатки крепостных укреплений.
А вдалеке на углу (это даже видно на снимке) как раз и находится увитый плющом «Дорогой Августин», точнее, дорогой ресторан, который торгует не только пивом («Какое изволите – чешское, немецкое, австрийское?»), но и своей историей, включив в меню текст и ноты самой знаменитой рекламной песенки.
По преданию, во второй половине XVII века по венским кабакам ходил веселый музыкант и забулдыга, известный под именем Августин. Хозяева наливали ему кружечку, и он распевал всякую всячину для улучшения циркуляции желудочных соков местных жителей. Тем временем в городе разразилась очередная эпидемия чумы (1678-1679), и в один прекрасный день Августин до чертиков напился и... По одной версии, он упал на улице и могильщики, собиравшие трупы, увезли его на кладбище. По другой, он притащился туда сам и спьяну свалился в готовую могилу, где проспал до утра. Кладбищенский опыт до того потряс Августина, что он немедленно выпил шнапса и сел писать новую песню. Какую? Ту самую, которая его обессмертила. И принесла твердый доход многим поколениям хозяев этого заведения. Так что кому-то, может, и капут, но только не им.
Здесь-то мы и съели первый «настоящий венский шницель» размером с полстола – смерть желудку и многочисленным подделкам по всему свету. Телячий шницель и телячий восторг.
Как уверяет рекламный проспект, кроме Августина здесь бывали Бетховен, Шаляпин и Марк Твен. Но у Марка Твена ни в «Простаках заграницей», ни в «Пешком по Европе» не нашлось ни единого упоминания этого кабачка.
Но и этим сюрпризы не ограничились. При повороте с Флейшмаркт на Постгассе стоит бюст... Ивана Франко.
С чего бы это? Почему в Вене? А потому, что Франко здесь жил. Бюст, сделанный украинским скульптором Любомиром Яремчуком и установленный в 1999 г. к 150-летию со дня рождения И. Франко, соединил задумчивое вдохновение поэта с серьезностью ученого. Научная сторона Франко меньше сохранилась в памяти, но именно в Вене он получил степень доктора философии, так что на мемориальной табличке на доме, где он жил, австрийские власти акккуратно добавили «Д-р Иван Франко».
Название станции метро – «Кардинал нагл».
Название коктейля – «Секс на пляже» (не пробовал).
5. Посмертная маска Моцарта
Не собором единым жива старая Вена. При обилии церквей по всему городу некоторые из них совершенно замечательны и требуют отдельного рассказа. Да и готика, оставшаяся в загоне, тем не менее, уцелела в церковной архитектуре во всей красе.
Две церкви находятся в районе Дунайского канала – Св. Рупрехт ближе, «Мария-ам-гештаде («Мария-на-берегу») дальше. Настолько дальше, что название «на берегу» давно стало неактуальным. Семь-восемь веков назад ее прихожанами были рыбаки и корабельщики, но теперь Св. Марию отделяет от канала густо застроенный городской квартал. А вот самая старая в Вене церковь Св. Рупрехта гораздо ближе к воде, к ней поднимаешься по ступеням, и навстречу вырастает простой, грубоватый храм в романском стиле, полный молчаливого величия. А в зелени скрывается статуя самого Св. Рупрехта. Внутрь пускают только по предварительной договоренности.
Ажурно-стройную «Марию-на-берегу» с ее кружевной башней было особенно хорошо видно с крыши собора. При подходе оказалось, что архитектор ухитрился спланировать церковь так, что она следует кривизне переулка.
Мы попали туда во время субботней мессы, когда свет, проходивший через цветные витражи, смешался с ангельскими голосами с хоров, и суровые, темноватые стрельчатые своды сразу потеплели, отразив и свет, и голоса. А сама церковь напрочь лишена бахвальства и украшательства, бивших в глаза в перестроенной церкви на Ам-Хоф, для которой молодой Штраус писал церковную музыку, пока не перешел на вальсы.
Церковь миноритов больше всего покоряет своей башней, похожей на печную трубу.
Здесь есть две интересных работы: гигантская (во всю стену) мозаичная копия «Тайной вечери» итальянского мастера, которую Наполеон собирался отдать в Бельведер, но она так и осталась в церкви. И совсем небольшой портрет Франциска Ассизского, в чертах которого художник сумел отразить его простоту и доброту.
Церковь Св. Михаила сначала хорошо обойти сзади, когда между домами возникнет ее шпиль. Как бы не перестраивали эту церковь, ее интерьер безошибочно напоминает о средних веках и романском наследии. Где-то я прочитал, что именно здесь находится посмертная маска Моцарта. Но мы ее не нашли.
6. «Ворчуны»
На круглой Микаэлерплац – главный вход в императорскую резиденцию Хоффбург (которую никто не называет иначе как Бург) с угловым фонтаном.
А прямо напротив, как гимн модернизму – так называемый «дом Луза», сооруженный в 1910 году молодым архитектором Адольфом Лузом. Прямолинейность форм, три нижних этажа, облицованных зеленоватым мрамором, и четыре верхних этажа на гладой, светлой стене с окнами без карнизов (за что его прозвали «домом без ресниц»), «дом Луза» настолько оскорбил императора, что он перестал выезжать из Хоффбурга через главные ворота, «чтобы не видеть это чудовище».
Замкнутые в каре площади Бурга с обязательной статуей посередине из-за жары выглядели пустынно, но от этого не менее парадно и торжественно. Рядом с покоями императора Франца-Иосифа оказался еще один Самсон, разрывающий пасть очередного льва.
И все же, гуляя по переходам Бурга из одного двора в другой и пересекая площади, невольно чувствуешь, что музыка военных маршей все еще незримо звучит. Впрочем, почему незримо? Каждую субботу, как и во времена государя императора, на Микаэлерплац приходят «осколки империи», чтобы трубными звуками воздать дань добрым, старым временам. Речь идет об оркестре или Капелле тевтонского ордена в составе трех десятков немолодых людей в синей форме во главе с капельмейстером в усах и бакенбардах а-ля император. История этого оркестра насчитывает более 270 лет, и он достойно поддерживает традицию. Музыканты собираются на Грабене и по Кольмаркт («Капустная улица») спускаются на площадь к 11 часам, а оттуда входят в ворота Бурга, чтобы развлечь публику получасовым концертом из произведений Штрауса и Легара.
Глядя на этих молодых стариков, понимаешь, почему венцы любовно прозвали их оркестр «ворчунами Бурга».
Им подыгрывал даже растроганный скрипач, который вообще-то изображал «живую статую» (между прочим, в ответ на брошенные монеты он играл и «Милого Августина»). Услышав приближение «ворчунов», скрипач «ожил» и провел рукой по струнам в такт маршу.
О Франце-Иосифе в Вене напоминает многое, да и как же иначе, если 68 лет на троне (на 28 лет больше его железной прабабки) приучили к мысли о его бессмертии не только подданных Австро-Венгрии, но и несколько последующих поколений австрийцев. Бакенбарды императора красуются во всех сувенирных лавках, а его картонное изображение нередко служит главной рекламой в придорожном кафе. Хотя реклама может выглядеть и более прозаично.
Кроме «ворчунов», в субботу и только в субботу есть еще один обязательный аттракцион – часы на Хоэр-Маркт («Верхний рынок»), рядом с которыми к 12 часам собирается большая толпа и останавливаются извозчики, чтобы седоки успели сфотографировать городскую диковинку.
Те, кто видел пражские или бернские часы, не будут особенно удивлены, но все равно оценят искусство часового мастера, который в буквальном смысле слова провел через циферблат двенадцать персонажей австрийской истории под разную музыку, включая обязательного «Августина».
А, послушав музыку, можно съесть мороженое на углу соседней ул. Марка Аврелия, умершего здесь в 180 году, когда Вена еще называлась Виндобона. И заодно поразмышлять о превратностях судьбы, забросившей императора и философа в такой медвежий угол, где никто еще не слышал о философии.
Отсюда всего несколько шагов до старой ратуши, которая хороша сама по себе (а уж новая, на Ринге, еще краше),
а в ее внутреннем дворике приютился другой прославленный фонтан Доннера «Персей и Андромеда», исполненный тихого очарования.
Насколько верно утверждение, что Вена осталась имперским городом? Частично верно. При этом надо иметь в виду, что у Вены – два лица, поэтому в ее подлинно великолепных зданиях нет подавляющего и холодного безразличия. Достаточно свернуть в любой переулок, чтобы ахнуть от неожиданной красоты соединения домов и церкви между ними.
На взгляд иностранца Вена лишена спеси и зазнайства, ее имперское прошлое не давит на психику, и его разглядываешь с тем же любопытством, что и другие музейные экспонаты.
7. По музеям
Чтобы обойти самые интересные венские музеи, надо отказаться от всего остального. Мы ограничились только пятью: Музей истории искусств, Художественная галерея при Академии изящных искусств, «Альбертина», Музей Леопольда и Верхний Бельведер с его галереей.
Тяжеловесные здания дворцов-близнецов (один из которых – Музей истории искусств) на площади Марии-Терезии входят в обязательную тур.программу вместе с таким же тяжеловесным памятником самой императрицы, вознесенной на трехэтажную высоту в окружении своих генералов. И памятник, и эти два дворца, и ворота неоконченного нового Бурга, и большинство зданий вдоль Ринга как раз наилучшим образом демонстрируют приметы имперской Вены с ее пафосом, помпезностью и гигантоманией.
Но музей есть музей и он достаточно богат: в растревоженной и счастливой памяти остались два зала Рубенса (его задумчивый автопортрет и Св. Иероним с выцветшими голубыми глазками, в смешной женской шляпе), пол-зала Рембрандта, включая три сказочных автопортрета и портрет сына, Кранах-старший и дивный Вермеер «Искусство живописи». И, наконец, целый зал огромных полотен Брейгеля с его мужиками и бабами на праздниках и гулянках, и «Восхождение на Голгофу», где Иисус почти исчез под крестом в разнопестрой толпе, занятой своими делами.
Музей «Альбертина», которым заканчивается Хоффбург, хорош не только внутри, но и снаружи, начиная с площади.
К нашему большому сожалению, весь первый этаж с лучшей графикой мира был закрыт для подготовки выставки Матисса. Так что тем, кто поедет в Вену в конце этого года, повезет вдвойне. Со второго этажа мы буквально бежали, увидев акварель без названия, на которой был изображен добрый Гитлер, держащий за руки двух маленьких девочек.
Зато нижний этаж вознаградил нас за все потери: «русский зал» – Шагал, Лентулов, Кандинский, Гончарова, Архипенко. В другом зале – Модильяни, Моне, Ренуар и четыре бронзовых фигуры Джиакометти, а рядом – несколько строк из его письма Матиссу с пояснением, что натурщицами были девушки из борделя.
Там же, в «Альбертине», мы впервые увидели Климта, которого становилось все больше и больше с каждым новым музеем, и он – тот, кого, вместе с Эгоном Шиле, без преувеличения можно назвать «поздней любовью» после того, как на протяжении многих лет мысленный поиск по теме «современная австрийская живопись» прежде всего давал фамилию Кокошки, которого нам тоже предстояло увидеть в Бельведере.
Климт и Шиле стали главными героями выставки в Музее Леопольда, открытой в этом году и рекламируемой по всему городу.
Музей Леопольда находится в Музейном квартале, через дорогу за Музеем истории искусств, и внешне выглядит как большая коробка из-под ботинок. Да и весь квартал не так живописен и оригинален, как представлялось. Но стоит войти внутрь и посмотреть на первые картины, как всякое недовольство бесследно улетучивается.
Профессиональный врач Рудольф Леопольд (1925-2010) всю жизнь собирал произведения искусства и продал свою коллекцию правительству Австрии за 170 миллионов долларов с условием, что оно создаст музей его имени, а он станет директором. Так что, если в других случаях под Леопольдом австрийцы всегда подразумевают императора, здесь это – всего лишь врач. Впрочем, что значит «всего лишь»? Среди коллекционеров современной австрийской живописи герр Леопольд по праву тоже считался императором. Он начал собирать Шиле, скупая его картины за несколько долларов, когда ханжи считали их порнографией. Сегодня безмерный талант Шиле, отвергнутого семьей и затравленного обществом, ни у кого не вызывает сомнения: блистательный рисовальщик, одержимый сексом и смертью, он заглянул в душу себе и другим так глубоко, что сначала стало страшно ему самому, а теперь и всем нам. Об этом страхе больше всего говорят, а то и вопят его автопортреты. Этим же страхом наполнено человеческое (чаще всего нагое женское) тело, и он прорывается даже в пейзажах и натюрмортах. А дивный портрет натурщицы и любовницы Шиле, украденный нацистами, стал предметом многолетней судебной тяжбы, вследствие чего Австрии пришлось заплатить отступные наследникам умерших еврейских владельцев, чтобы картина осталась в музее.
Другая участь постигла «Золотую Адель» работы Климта, ставшую товарной маркой Вены, которая до 2006 года висела в Бельведере, и в этом случае еврейские наследники, ограбленные нацистами, выиграли дело вчистую. Они получили картину и продали ее американо-еврейскому миллиардеру Рону Лаудеру, который не стал любоваться ей в одиночку, а передал в «Новую галерею» на Манхеттене. Так что с Аделью мы, увы, разминулись, хотя в Бельведере висят другие работы Климта того же «золотого периода». Внешне Климт чем-то неуловимо напомнил Волошина: может, такой же любовью к длинным холщевым рубахам.
Женские портреты Климта превосходны, и чуть ли не в каждом из них звучит гимн женщине, но, пожалуй, дольше всего в памяти останется его Ева – самая земная, самая плотская, самая обворожительная и соблазнительная среди бесполых праматерей других художников, полная греха в том мире, где еще никто не согрешил. Именно картина «Адам и Ева» стала для Климта последней.
Климт и Шиле намертво связаны друг с другом не только потому, что были друзьями и коллегами. Они связаны намертво, потому что в том же 1918 году сначала умер Климт, за ним – беременная жена Шиле, а следом за ней и он сам, заразившись «испанкой».
В короткой биографии Шиле есть небезынтересный исторический факт: вместе с ним экзамены в венскую Академию сдавал еще один молодой человек, который провалился, что повлияло на весь ход истории XX века. Это был Адольф Гитлер.
По непонятным причинам Художественная галерея при Академии изящных искусств (Gemaldegalerie, Шиллерплац, 3) не вошла в первую тройку венских музеев, хотя должна там быть. Найти ее не составляет труда, поскольку она находится с той же стороны Ринга, что и Музей истории искусств, неподалеку от него. Для точной рекогносцировки надо сделать следующее: пройти мимо Оперы (оставляя ее справа) метров 100-150 до памятника Гете,
повернуться к нему спиной, и тогда прямо перед собой вы увидите вдалеке Академию, перед которой стоит памятник Шиллеру, окруженному «разбойниками». Так и смотрят они много лет друг на друга – Шиллер стоя, Гете сидя, – не обращая на нас ни малейшего внимания.
Здание Академии походит на дворец в неоклассическом стиле, а его пустынные коридоры и лестницы могут служить декорациями для фильма. В субботу не было занятий, так что мы могли блуждать по этим коридорам до ночи, не видя ни одной живой души, пока уборщик не показал дорогу к кассе.
Любопытно, что в Академии никто не собирался создавать музей, если бы не щедрый дар графа Антона-Франца де Паула Ламберг-Шпринценштейна, завещавшего ей восемьсот картин. И каких картин!
Прежде всего Босх.
Его триптих «Страшный суд» в «зеленом зале» ошеломляет и завораживает великолепием и ужасом мельчайших деталей. После стольких репродукций нужно ущипнуть себя за руку, чтобы поверить, что стоишь перед оригиналом. Три строчки из каталога стоят того, чтобы их процитировать: «Но в таком случае есть ли еще надежда на спасение и искупление? На этой картине ответ Иеронима Босха, окрашенный глубочайшим пессимизмом по отношению к человечеству, краток и сладок: нет!» Не совсем понятно, что делает здесь слово «сладок», когда должно быть «горек».
Босхом заканчивается осмотр экспозиции, которую обновляют раз в год. Но в том же зале целая стена отведена Кранаху-старшему, а в других залах – Дюрер, Мурильо, Рубенс, Тициан, Рембрандт. Перефразируя каталог, мы зададимся другим вопросом: есть ли еще надежда, что искусство спасет мир? Ответ всех названных художников, окрашенный глубочайшим оптимизмом по отношению к человечеству, краток и сладок: да!
Кроме всех перечисленных музеев мы наткнулись на Музей подделок,
куда, видимо, забредают те, кто видел оригиналы, но полон спортивного интереса.
Этот музей расположен рядом с «домом Хундертвассера», на который тоже едут поглазеть, хотя в нем больше забавы и эксцентрики, нежели музыкальной архитектурной мощи и дерзости. Если Гауди – это «Рапсодия в голубых тонах», Хундертвассер – частушки под гармонь.
8. Два дворца
Сравнение императорской летней резиденции Шенбрунн с летним дворцом принца Евгения Савойского Бельведер излишне. Они оба прекрасны, каждый по-своему.
Шенбрунн с его обвалом рококо очень велик, хотя внутренние помещения порой вовсе невелики, потолки низковаты, зато интерьер сохранен чуть ли не полностью в отличие не только от разоренного Версаля, но и от того же Бельведера.
Все путеводители подробно описывают личные покои, детали отделки Гобеленного зала, Китайской гостиной и Миллионной комнаты, но меня почему-то больше всего заинтересовали сугубо бытовые детали. Например, личный туалет Его Императорского Величества Франца-Иосифа: низкий унитаз с деревянной крышкой и – обратите внимание! – устроенной справа от сидящего фарфоровой ручкой. Иначе говоря, когда император заканчивал все дела, он, не вставая, дергал за ручку и уже не видел в унитазе ничего, что могло бы напомнить о земном происхождении столь сиятельной особы, которая в этом смысле ничем не отличалась от последнего из своих подданных.
Так же мило выглядела ванна императрицы, оборудованная по последнему слову сантехники и деликатно отраженная в большом настенном зеркале.
А в приемной и кабинете императора, который до самой старости работал по шестнадцать часов в сутки, царил образцовый военный порядок: ручки-карандаши справа, писчая бумага и часы слева, и посередине – лупа на карте Австро-Венгерской империи, которую с годами, в самом деле, можно было разглядеть только через лупу.
В столовой бросилось в глаза, что перед каждым из членов императорской семьи стояло по два графинчика: один – для воды, другой – для вина. Так что молодежь с детства приучали к мысли, что в трезвом образе жизни нет ничего хорошего.
Впрочем, сама императрица Сиси с этим не согласилась бы, т.к. вела исключительно здоровый образ жизни, делая ежедневную гимнастику, выезжая на конные прогулки, соблюдая диету и регулярно взвешиваясь на весах, сохранившихся до сих пор. В Хоффбурге у Сиси даже был настоящий спортзал. Жаль, что заодно красавица-императрица не изучала боевых искусств – тогда она успела бы ударить ногой в нужное место того самого анархиста с заточкой, который оставил императора вдовцом.
Кстати, насчет Китайской гостиной: больше всего ей были восхищены японские туристы, оценившие не только сюжеты, но также их исполнение на обоях из рисовой бумаги, а их гид перевозбудилась так, как будто речь шла не о покойном австро-венгерском императоре, а о живом японском императоре.
Сады и парки Шен6рунна просто необъятны, поэтому стоит сесть на экскурсионный трамвай, где водитель сразу поставит вам на руку... печать в виде зайчика.
Для чего? Для того, чтобы выйдя погулять, вы могли снова сесть на любой остановке любого трамвая, показав «зайчика». На знаменитый зоопарк у нас не хватило энтузиазма, но с детьми это, конечно, обязательно.
Дворцовая оранжерея существует уже более 130 лет, а десять лет назад ее перестроили, присвоив название «Пустыня» и наполнив флорой, характерной для тех самых мест, из которых мы приехали.
Хотя в основном император охотился в Венском лесу, но и в Шенбрунне ему хватало охотничьих забав от зайцев до оленей. Однако желтый охотничий домик он использовал совсем для другого: для секретных совещаний по делам государственной важности.
Из окружающей зелени вдруг вынырнул беломраморный Персей, одолевший Медузу, но самое сильное впечатление, конечно, вызывает оглушительный панорамный вид Вены, который открывается со смотровой площадки перед помпезным павильоном «Глориэтта». Если вы там не были, считайте, что вы не
в и д е л и Вену.
Бельведер лучше всего рассматривать с самого утра или ближе к заходу солнца. Верхний и Нижний дворец не соперничают друг с другом, т.к. стоящий на холме Верхний дворец давно победил Нижний. Белокаменный и крылатый, он парит в утренней дымке, спускаясь садовыми террасами с фонтанами к Нижнему дворцу, за которым уже гораздо ближе виден шпиль Св. Стефана.
Если парки Шенбрунна порой походят на непроходимый лес, в Бельведере все геометрически точно рассчитано, выверено и спланировано. Архитекторы-ландшафтники и здесь поработали на славу, создав такой садово-парковый ансамбль с такой перспективой и такими зелеными коридорами, что душа невольно наполняется покоем и блаженством.
Как уже было сказано, в Бельведере не надо искать интерьера – его там нет, да и что с того, если дворец принца Евгения прекрасен сам по себе. Зато в Верхнем Бельведере, на втором этаже, находится Австрийская Национальная галерея. Ради нее туда и приходят люди со всего света. Там царит Климт – от классических портретов и мастерских пейзажей до «золотого периода». А в других залах – Шиле, Кокошка, импрессионисты.
В Нижнем дворце Климт с его упоительной «Юдифью» (где едва видна отрезанная голова Олоферна) угодил на выставку «Декадентство и символизм», хотя с таким же успехом мог попасть на выставку «Романтизм и реализм».
При таком торжестве живописи особняком стоит мраморная статуя хозяина дворца, принца Евгения, которую не испортило даже обилие аллегорических фигур.
Австрийский скульптор Бальтазар Пермозер изваял высокого, немолодого, сильного человека с крупным лицом, усталыми глазами, курносым носом и поджатыми губами. Он все видел, всех (турок) победил и всех (сограждан) покорил. Десять лет он прожил в своем замке, видя с утра те же сады, тех же сфинксов, тот же пруд и те же фонтаны, которые сегодня видим мы.
9. Еврейская Вена
Беды венских евреев начались не в XX веке, а еще в XV, когда антиеврейские настроения среди христиан привели к погромам, вошедшим в еврейскую историю как «венские кары». А в XVII веке религиозный фанатизм жены императора Леопольда I привел к императорскому указу об изгнании из Вены всех евреев, продаже их домов и превращении главной синагоги в церковь. Вот как выглядит эта парочка на двойном портрете Яна Томаса: император отрубил бы голову всякому, кто осмелился бы сказать, что у него самого совершенно семитские черты лица.
В Вене еврейские лица чаще встретишь в витрине антикварного магазина, чем на улице.
Да и как же иначе, если принять во внимание, что от 180.000 евреев, живших в Вене до «аншлюса» (9% населения столицы), во всей Австрии осталось не более 8.000 человек. Зато сохранились названия: Еврейский переулок и Еврейская площадь (о ней – отдельно).
Список еврейских достопримечательностей в рекламной брошюре включает исключительно общинные организации, да еще музей Фрейда со знаменитой кушеткой. Венская синагога выглядит как обычный оффис в конторском здании, и только цитата над входом из Псалма 99:4 скрашивает эту обыденность: «Входите во врата Его со славословием, во дворы Его – с хвалою».
А при выходе с этой улицы попадаешь на пл. Фридмана с мемориальной табличкой в память двух местных евреев, Натана Фрида и Сарры Когут, убитых палестинскими террористами при выходе из синагоги после субботней молитвы 29 августа 1981 года.
Гиды не преминут рассказать о старом еврейском гетто, которое много веков назад доходило до площади Ам-Хоф, включая синагогу, школу, больницу и дом призрения. Это их потомки скребли зубными щетками мостовые Вены на потеху почтеннейшей публике в первые дни после «аншлюса». Но лучшим еврейским мемориалом стала Юденплац. Эта площадь – самое подходящее место для превосходного памятника Готхольду-Эфраиму Лессингу.
Здесь и стоит во весь рост автор пьес «Евреи» и «Натан Мудрый», прототипом которой стал Моше (Мозес) Мендельсон. А филосемитизм и веротерпимость, которые проповедовал Лессинг, до сих пор не очевидны для части тех, кто, приходя на Юденплац, все еще сомневается в том, что евреи – такие же люди, как и все остальные. Поэтому не случайно соседство Лессинга с подобием бункера на другой стороне площади, напоминающего стоящие на полках десятки тысяч книжных томов, а у его подножья выбиты названия 41 города и лагеря, где более 65.000 австрийских евреев были убиты «национал-социалистами».
До еврейского погрома 1421 г. здесь стояла синагога, от которой сохранились только остатки фундамента, выставленные в соседнем еврейском музее.
В таком соседстве есть немалый смысл: от Хаскалы (просвещения) и ассимиляции, в которую верил тот же Лессинг, до полного крушения идей ассимиляции, сгоревших в крематориях.
Отсюда мысль естественным образом тянется к тому, кто за полвека до провозглашения Израиля предсказал почти с математической точностью неизбежность появления еврейского государства. Теодор-Биньямин Герцль. При желании можно было бы найти улицу, где располагалась редакция «Нойе фрае прессе», куда приходил на работу зав. отделом фельетонов д-р Герцль. Но мы занялись поиском другого места – площади Герцля. Чтоооо? – спросят завзятые сионисты. В Вене есть площадь Герцля? Есть. Хотя о ней мало кто знает. Вплоть до того, что она вообще не обозначена на карте, и, судя по всему, появилась относительно недавно. Она находится между Старым городом и 2-м Рингом, и ничего особенного там нет. Только табличка. В отличие от Ивана Франко, на ней почему-то не указано, что Герцль тоже был доктором (юриспруденции). Это что же получается, опять дискриминация?
Учитывая, что неподалеку стоит величественный памятник антисемитскому бургомистру Вены Карлу Люгеру,
муниципалитет мог бы раскошелиться и на памятник Герцлю, увековечив в бронзе или граните своего великого гражданина с внешностью библейского пророка. Но спасибо и на том, что есть табличка, которой сам Герцль, конечно, был бы рад. Видимо, еврейский комплекс городских властей хоть и есть, но не так силен, чтобы тратиться на памятник.
Как раз напротив вознесся беломраморный дворец Кобург, ставший отелем.
Над тротуаром все еще сохранились остатки крепостных стен и бастионов XVII века, где поначалу располагались стражи города, потом – регулярные войска, а со временем это место приобрело дурную славу по вине торговцев дешевым вином и проституток. Но с XVIII века появился дворец, и дурная слава сменилась почитанием сановных и королевских особ венгерских и австрийских кровей.
Так что для израильских гидов белоснежный Кобург станет наилучшим ориентиром: «Доходите до дворца, а напротив – табличка Герцля».
10. Километр коммунизма
В превосходной российской экранизации пьесы Н. Эрдмана «Самоубийца» на экране появляется полуфантастический Дом коммунистического быта. Но в Вене такой дом существует до сих пор и называется «Карл Маркс Хоф». Было бы соблазнительно перевести «При дворе Карла Маркса» или хотя бы «Во дворе Карла Маркса». Этот дом находится напротив станции метро Heiligenstadt (U4, выход в сторону Февральской площади).
Итак, выходишь из метро – и сразу утыкаешься в краснокирпичный дом с арками. Дом длиной в целый квартал – вероятно, самый длинный дом в мире. Над замком каждой арки – постамент со статуей. В одном из внутренних дворов – бронзовая статуя сеятеля (разумеется, разумного, доброго, вечного).
В этом доме 1.400 квартир, но квартирами дело не ограничилось: архитектор Эн позаботился о подлинно коммунистическом быте, отведя место для общей прачечной, бани, детских садов, стоматологической клиники, почты, ресторана, магазинов, названных «объектами» с соответствующим номером.
Было бы интересно провести социологическое исследование почти 5.000 жильцов этого дома, где когда-то жили исключительно рабочие и «пионеры, дети рабочих». А сейчас? Это по-прежнему рабочий район, где молодые знать не знают никакого Карла Маркса, зато старушка-цветочница, хоть и скривившись, но сразу ткнула пальцем в нужную сторону.
Интересное зрелище: светлое будущее, ставшее темным прошлым.
11. Окрестности
Быть в Вене и не видеть окрестностей? Ни за что.
Начали с долины Вохау, чтобы целый час поплавать по Дунаю и посмотреть на расхваленное в рекламе бенедиктинское аббатство Мелк.
Автобус ехал часа полтора через аккуратные городки и живописные деревушки в 20-30 домов с обязательной церковью и бессчисленным множеством виноградников. Кажется, местные виноградари поставляют вино чуть ли не половине страны. И все чистенько, ухожено и нарядно. В Шпице надо было пересаживаться на прогулочный пароход. Но пока он подошел, мы успели полюбоваться на виноградные террасы и даже заглянуть в местную винотеку.
Как раз в Шпице находится знаменитый «Холм тысячи бочек», прозванный так за то, что в хороший год здесь созревает столько винограда, что из него можно сделать 1.000 бочек вина. Но есть и свой риск, связанный со стихией, о чем наглядно говорит уровень наводнений за последние 60 лет. Июнь 2013-го в этот список еще не вошел, но определенно, что Дунай так же опасен, как и прекрасен.
Но все же как он прекрасен и широк! Вблизи оказалось, что Дунай вовсе не голубой, а серо-зеленый. Месяц назад он легко мог стать источником смерти и разрушения, сегодня снова стал источником жизни и процветания. На обоих берегах – деревушки, где все чаще появлялись вывески «Отель». Сюда приезжают любители пешего туризма, чтобы побродить по окружающим лесам.
На пароходе и вокруг была полная пастораль. Никто не бросал в воду алые маки и не орал «Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок!» Пассажирам разносили пиво с сосисками, а они фотографировали развалины замков.
Так мы проплыли мимо уездного города Кремс, разбогатевшего на торговле вином, пшеницей и солью, и деревни Виллендорф, где в 1908 году во время прокладки железной дороги нашли самую необычную Венеру из всех виденных нами ранее, высотой 10 см. Посудите сами.
Надо принять во внимание, что «Венере из Виллендорфа» или «старейшей австрийской женщине» эпохи палеолита уже исполнилось 25.000 лет (!), поэтому своими габаритами она не претендует на то, чтобы считаться эталоном красоты. Хотя не исключено, что такими и были эталоны 25.000 лет тому назад.
Среди прочих мемориалов в памяти и на пленке остался стоящий у берега замок Шенбухель с «луковкой», а на холме – развалины замка Дюрнштейн, где в конце XII века целый год под круглосуточной охраной содержался в заключении король Ричард Львиное Сердце, который возвращался из Крестового похода в Святую Землю и угодил в плен к «жадным австриякам». А те показали себя не столько жадными, сколько практичными: на полученный за короля выкуп они построили в Вене городские стены.
И, наконец, цель нашего путешествия – аббатство Мелк, в 72 км от Вены. Сюда любила наезжать на несколько дней императрица Мария-Терезия с многолюдной свитой и даже со своей спальной мебелью, без которой Их Величество не могли заснуть. Любопытно, что придворные живописцы не старались ей лстить: никто из них не скрывал ни ее дородности, ни чересчур округлого лица, ни двойного подбородка.
Снаружи аббатство выглядит так внушительно,
что с первой минуты трудно было поверить гиду, которая сказала: «Перед вами – подделки». Не копии (как, например, фонтан Доннера) – подделки. Другими словами, от оригинального интерьера давно ничего не осталось, и все фрески, картины, потолочные росписи, мраморные колонны, и даже ювелирные изделия – ни что иное как «новодел». С какой целью? Как пояснила гид, «для создания гармоничного единства». Так что редчайший дорожный сундук для хранения монастырских ценностей со сложнейшей системой замков и ключом, которые все еще работают (!), не очень-то и нужен, потому что хранить в нем нечего.
Но даже все сундуки мира не сравнятся с многоразовым гробом (!). Исходя из постулата «прах к праху», его соорудили так, чтобы при опускании гроба в могилу нижняя крышка открывалась, покойник вываливался, и гроб был готов для нового использования.
Во всем аббатстве нетронутой осталась только роскошная библиотека из 100.000 томов, включая 750 инкунабул и около 2.000 манускриптов, в том числе на иврите, но, гид, естественно, не имела о них ни малейшего понятия. Впрочем и здесь тоже «для гармонии» заменили потолочные росписи. За книжными полками находятся читальные залы и рабочие кабинеты. Глядя на эту библиотеку чуть ли не на всех древних языках, можно понять, почему многие монахи-бенедиктинцы стали известными историками.
Лучше всего от ветра перемен уцелели разве что виды из окна, да еще винтовая лестница, которую надо было снимать в зеркальном отображении.
Наутро после путешествия в долину Вохау мы отправились в монастырь августинцев Клойстернойбург, тем более, что у нас была отличная наводка, как доехать туда быстро и бесплатно. Конечно, можно ехать на автобусе и на поезде, но от музея «Альбертина» с 10.00 каждые два часа идет розово-зеленый шатл в Музей Эссл (музей абстрактного искусства) прямо рядом с монастырем, и возвращается оттуда с соответствующими интервалами. Решив, что абстрактное искусство обойдется без нас, мы собрались сразу пойти в монастырь. Но стоило нам сесть в «бесплатный» шатл, как водитель обязал всех пассажиров купить билеты в музей по шесть евро с носа. В нашем случае журналистское удостоверение сократило два носа до одного.
Через двадцать минут мы были в музее, от которого остался на память самый веселый заяц в мире.
Что же до современной австрийской абстракции, на наш взгляд она не стоит даже упоминания.
От музея до монастыря, в самом деле, рукой подать, тем более, что его зеленые купола с башнями уже видны издалека, а подъем к нему – сущее удовольствие.
Здесь мирно уживаются духовный и земной образ жизни, сакральное и светское искусство, а молитва предшествует работе. Здесь была создана первая в мире школа виноделов, существующая до сих пор, и вот уже 900 лет монахи делают отменное вино.
Этот монастырь дважды должен был стать императорской резиденцией, но не стал. Его осаждали турки, но так и не взяли. Там хранятся совершенно уникальные вещи вроде средневекового «Вердунского алтаря» работы золотых дел мастера Николаса из Вердуна, сделавшего своего рода Библию в картинках.
А в сокровищнице, среди рубинов и жемчугов, неподъемных риз золотого шитья и наполненных экспонатами шкафов, которые не сдвигались с места уже 500 лет, мы увидели изящнейшую работу из слоновой кости, изображающую переход евреев через Чермное море.
У бенедиктинцев из Мелка ощущалась скрытая фальшь, тогда как у августинцев из Клойстернойбурга царила нескрываемая радость бытия.
А на следующий день мы поехали в Венский лес.
Знаете ли вы, что такое Венский лес? Вопрос обращен преимущественно к тому поколению, которое видело в юности американский фильм 1938 года «Большой вальс» и хором распевало «Сказки Венского леса». Хотел было написать «незабываемый фильм», но в том-то и дело, что память творит с нами невероятные штуки.
Самой памятной сценой, конечно, осталась поездка молодого Штрауса в карете с оперной дивой. Едут они, стало быть, по какой-то широкой аллее. Вокруг птички чирикают. Лошадка ковыляет. Штраус начинает распевать свое «Па-рам, па-рам, па-рам, пам-пам!» И так этот «пам-пам» соединился с аллеей, что полвека и тысячи виденных фильмов не смогли стереть образ некоего ЦПКиО им. Штрауса, который в Вене называется Пратер. Иными словами, если бы меня спросили, что такое Венский лес, я бы ответил «парк» или в лучшем случае – «лесопарк». Понадобилось еще раз посмотреть «Большой вальс» (и, конечно, побывать в настоящем Венском лесу), чтобы понять, до чего я заблуждался. А фильм-то по-прежнему хорош с минимумом голливудского шмальца. Все сделано энергично, естественно, увлекательно. Фернан Грави (превращенный Голливудом в Гравета) так же обаятелен и мил. Милица Корьюз в роли дивы, которая могла бы стать народной артисткой СССР, если бы в 1927 году не сбежала из Ленинграда к папе в Эстонию, все так же блистательна, как и ее колоратурное сопрано.
К минимуму шмальца относятся революционные сцены и декорации императорского летнего дворца Шенбрунн. В 1938 году миллионы зрителей еще не были в Вене, поэтому легко поверили, что забитая народными массами огромная площадь перед дворцом находится с той стороны, с которой вдалеке виден павильон «Глориэтта». Тогда как на самом деле все обстоит диаметрально противоположно: «Глориэтта» с одной стороны, а площадь – с другой.
О чем это мы? Ах да, о Венском лесе. Вот я и говорю, что на деле дремучий Венский лес тянется на десятки километров – сплошные чащи, пущи и охотничьи угодья, где император Франц-Иосиф с сыном охотились на кабанов и оленей и где по сей день можно делать то же самое, получив соответствующую лицензию.
У Венского леса располагаются самые дорогостоящие районы частных вилл.
Первой остановкой на пути стал замок Лихтенштейн, построенный еще в XII веке, разрушенный во время турецких войн, перестроенный в XIX веке и снова частично разрушенный союзной авиацией во время Второй мировой войны. Внутри этих могучих стен ничего нет: пусто и голо. Тем не менее, замок сдают для проведения свадеб, для чего привозят переносные туалеты, т.к. в самом замке единственного туалета едва хватит на двух человек одновременно.
А перед замком – выставка-продажа работ австрийских скульпторов, некоторые из которых очень недурны.
Вторая остановка – гипсовые шахты и самое большое в Европе подземное озеро. Если хозяйка Медной горы – сказка, хозяйка озера – факт. Вот она, блондинка, сидит «на кассе».
Ей с сестрой перешли по наследству все права владения землей, где их предок обнаружил гипсовые залежи, и с тех пор они заняты только одним: считают деньги, получаемые с туристов всего мира за подземный спуск на 65 метров, где желаюших ждет небольшая репетиция геенны огненной. Зато отношение к туристам очень заботливое: в тот день температура воздуха упала с 38 градусов до 22, а под землей не превышала... 9 градусов. Поэтому очень кстати оказались взятые напрокат за 0,5 евро пледы, в которых мы напоминали себе французских или немецких солдат, отступавших зимой под натиском русских войск.
Штольни, пробитые в середине XIX века, конечно, сразу напомнили соляные копи
(см. заметки об Австрии).
Бесконечные, жутко холодные тоннели с мокрыми стенами и жижой под ногами уходят в разные стороны, от чего делается жутковато, хотя тоннели освещены и укреплены. Несмотря на плед, от собачьего холода мерзнут руки и ноги, и все время кажется, что из-за угла вот-вот выскочит одна из хозяек озера с косой и закричит: «А-а-а, попались, голубчики!»
Сначала здесь добывали гипс, а в 1944 году немцы пригнали сюда заключенных и устроили авиацеха по производству и сборке скоростного истребителя «Хейнкель Хе-162». Перефразируя «фольксваген», его назвали «фольксягер» или «народный боец». На фото виден не только макет самолета, но и различимо сохранившееся крыло – все, что осталось от очередной попытки немцев изменить положение если не на земле, то в воздухе.
Потом немцы расстреляли заключенных и хотели взорвать шахты, но не успели, обеспечив безбедную старость хозяек озера и стабильную популярность туристического аттракциона.
После кружения по промозглым тоннелям мы вышли к... ладье. Это для нас?
Нет. Для нас – лодка на 26 человек, уже стоящая у причала.
Низкие своды, пещеры, гробовая тищина, в которой начинает звучать тихая музыка, подсветка прожекторами, отражение в воде каменных отвесов, а сквозь прозрачную воду хорошо виден тот самый гипс, ради которого люди двести лет назад начали вгрызаться в землю, взрывать ее, долбить, но теперь успокоились. Мастера приходят только для того, чтобы заделывать расползающиеся на стенах трещины.
А лодка медленно плывет под какую-то космическую музыку, выныривая из темноты на свет и снова пропадая в темноте.
После плаванья по озеру в соляных копях уже нет иллюзии, что новоявленный Харон перевозит нас через Стикс, но все равно ощущение грандиозное: ни земли, ни землян, ни каких-либо признаков жизни. Одна пещера, другая, и вдруг... на глубине в 65 метров появляется платформа со съемочной аппаратурой. Здесь готовятся снимать фильм. Какой? Тайна. Кто? Тоже тайна.
Давно мы так не радовались солнцу, как при выходе из-под земли. Нас поймут только шахтеры.
И снова в путь, в окружении Венского леса.
Почему-то в некоторых деревнях, которые мы проезжали, мелькала вывеска «Психотерапевт» или «Психоневропатолог». Может, от обилия пасторали тоже можно сойти с ума?
Третья остановка – Майерлинг и тот самый монастырь Св. Креста, где похоронен кронпринц Рудольф, алкоголик и наркоман, пустивший себе пулю в висок после того, как убил свою любовницу «малышку Мари». Вот ему-то как раз очень пригодился бы и психотерапевт, и психоневропатолог. Какой сценарий можно было бы сделать для Голливуда под названием «Любовь и кровь»: императорские балы, охота, большая политика с участием Австрии, Германии и России, еврейские друзья кронпринца – издатель и банкир, альковные сцены, шпионаж, убийство и самоубийство, инсценированное немецкой контрразведкой... короче, новый «Полковник Редль» или что-то в этом роде.
Дописав до этого места, смеха ради проверил в интернете, что слышно насчет кино, и увидел, что фильм «Кронпринц Рудольф» был поставлен в 2006 году, но не в Голливуде, а совместными усилиями Австрии, Германии, Франции и Италии.
Опять опоздал.
Но, что бы ни рассказывали туристические проспекты о самой романтической и несчастной паре Австро-Венгерской империи, в монастыре Св. Креста эта романтика на крови как-то быстро забывается, когда тебя обволакивает окружающий покой.
Монахи-бенедиктинцы живут богато. У них много земель. Свое хозяйство. Есть даже «Монастырская лавка», где торгуют сувенирами и где оказалась... авоська, вошедшая в моду в Австрии.
И, наконец, Баден – последняя из окрестностей. Не Баден-Баден, а Баден. Разные страны, разные города. Из Вены лучше всего ехать в Баден на трамвае. Бело-синий трамвай останавливается наискосок от Оперы и идет всего час с интервалом в 15 минут. Зато какой это час! Вы когда-нибудь ездили на междугороднем трамвае? Нет? В том-то и дело. Представляете, трамвай выезжает за город и едет среди лугов и полей на фоне нескончаемого Венского леса. Удовольствие увеличивается троекратно от возможности увидеть не городской, а сельский пейзаж. Все было бы хорошо, если бы не отсутствие кондиционера. Так что в жаркие месяцы возможно одно из двух: либо выехать около 9.00, т.к. в Бадене все открывается не раньше 10.00, либо сесть на автобус, в котором не будет никакой романтики, зато доедете быстрее.
Баден – очаровательный курортный городок с минеральными источниками и термальными купальнями, которыми почти 2000 лет тому назад уже наслаждались древние римляне.
Лет сорок Баден был императорской летней резиденцией, и надо сказать, что австрийским императорам никогда не изменял вкус, когда они выбирали себе город или дворец. Кстати, все тот же Франц-Иосиф был определенным образом связан с Баденом: после того, как его единственный сын застрелился, а жену убили, он испытывал чувство близости только к одному человеку – придворной актрисе Катарине Шратт, уроженке Бадена.
Если во время Первой мировой войны здесь размещался Генштаб австрийской армии, в 1945-1955 гг. его сменил штаб советских оккупационных войск в Австрии, которая чудом не оказалась за колючей проволокой социалистического лагеря. Говорят, советские ветераны войны до сих пор с тоской приезжают в Баден, и, вынув из кармана старые фотокарточки, пытаются разыскать те виллы и дома, где они квартировали с таким шиком прежде, чем пришлось вернуться в родные коммуналки.
Поскольку Баден – курортный городок, в нем есть все, что положено курортному городку: главная площадь, курзал, курпарк, казино, розарий, театр. Как чудесно, что Мельпомена стоит как раз напротив театра, чтобы актеры не забывали, кто их муза и у кого надо искать покровительства.
Но в Бадене есть и нечто большее – дом-музей Бетховена, который подолгу здесь жил и завершил Девятую симфонию. В отличие от дома Моцарта, где не осталось его примет, в доме Бетховена они в наличии – от рояля до подсвечника.
В Бадене много прелестных, а то и очень смешных памятников, один из которых – неизвестный всадник, устремивший взгляд в неизвестное. Мы назвали его «В дозоре».
Как можно не полюбить город, который избрал себе такую эмблему!
13. В Братиславу
В Вене чувствуешь себя в самом сердце Европы, внутри ее кровеносной системы, и по всем артериям, то бишь ж/д путям и автомагистралям, бегут и бегут поезда и автобусы, куда душа пожелает. Эдакий перекресток, с которого дороги расходятся во все соседние страны – безгранично в самом прямом смысле слова. В отличие от Израиля, из которого по суше никуда не уедешь (или, скажем так, далеко не уедешь), здесь достаточно сесть на поезд или в автобус, чтобы вскоре оказаться в одной из шести стран. В Зальцбурге и в Праге мы были в позапрошлом году. В Будапешт далековато: семь часов туда и обратно, а в сухом остатке – беготня по городу, который останется чужим. Зато в Братиславу было решено ехать с самого начала, и это оказалось необычайно просто и удобно. Есть три вида транспорта: поезд, лайнер и автобус. Первый и второй идут быстрее, но отличаются большей стоимостью, да и конечная остановка удалена от исторического центра. Тогда как кондиционированный междугородний автобус и стоит дешевле, и идет всего час (от автовокзала у метро Erdberg, U3). Дорога вполне обыденная, а где-то в середине пути появляются шеренги гигантских ветряков, как декорации к «Войне миров».
Автобус удобен тем, что приезжаешь как раз туда, куда надо (Новый мост). Несколько шагов – и вы в старой части Братиславы, где можно вполне неторопливо провести целый день.
Обычно рекомендуют начинать с нагорного Града, откуда открывается совершенно дивный вид на город и Дунай.
Но в нашем случае жара сделала свое дело (надо было бежать от израильской жары, чтобы попасть в тепловую волну из Сахары, которая накрыла южную Европу) и, еле взобравшись наверх, мы уже без сил побродили вокруг замка и пошли вниз. И сразу же – встреча с еврейским прошлым. Еврейская улица, Еврейский музей, и в завершение – мемориал погибшим во время Катастрофы евреям на месте бывшей синагоги напротив главного костела Св. Мартина. Судя по камушкам, сюда время от времени приезжают израильтяне.
И тут же – что ни дом, то загляденье.
Старый город компактен и уютен. В каком-то смысле это – продолжение венских барочных красот в сочетании с бюргерским практицизмом. Как-будто перед вами поставили макет старинного городка и вы наклоняетесь, чтобы получше разглядеть миниатюрные дома, вымощенные булыжником улочки и площади, и памятники.
Вот с памятников и начнем.
Два из них стоят рядом. Первый поставлен в память весельчака, который сошел с ума от несчастной любви, и стал ходить по городу не иначе как в цилиндре. Другой памятник увековечил... водопроводчика, который наполовину вылез из канализационного люка.
По местному поверью, если потереть пуговку на его кепке, сбываются все желания. Ее отполировали так, что она выглядит золотой. Это напомнило Милан, где в центральном пассаже туристы стоят в очереди к мозаичному быку. Потому что, по странной традиции, для исполнения желаний надо упереться каблуком в бычьи яйца и повернуть ногу по часовой стрелке. Но с водопроводчиком гораздо проще, потому что всем видна только его верхняя половина тела. Во всех сувенирных лавках можно купить магнит с его изображением.
Ратушная площадь – образец средневекового градостроительства.
В центре площади – обязательная статуя, вокруг которой сотни лет устраивают народные гулянья, а в Новый год все стоят и ждут, чтобы она повернулась вокруг оси. Но сколько же для этого надо выпить? Кроме гуляний, в старину здесь же устраивали публичные казни, и до сих сохранилась история о палаче. Том самом, который занимался на площади своим ремеслом.
Жил палач на маленькой улице, которая теперь начинается с отеля.
И как говорят, по этой улице люди старались не ходить. Это был очень одинокий и грустный палач. Мало того, что он не видел из окна людей, так еще и в гости к нему тоже никто не ходил. Только изредка по делу заглядывали клиенты: кто-то покупал отрезанные волосы на парик, кто-то – одежду казненных, которая шла палачу. А жалованье от городских властей он получал из доходов местного публичного дома, что служило наглядной иллюстрацией того, насколько близки жизнь и смерть.
В старой Братиславе было заведено возвещать ударами колокола, что пришло время прекращать пить пиво. Так что колокола не только созывали прихожан на молитву, но и отбивали час закрытия питейных заведений, повышая, таким образом, уровень общественной морали.
Но поскольку не пивом единым жив человек, он еще в средние века придумал трехэтажную поилку.
Из нижней тарелки пили собаки, из средней – лошади, из верхней – птицы.
Как в Вене, так и в Братиславе не обойтись без постоянных упоминаний о плодовитой императрице Марии-Терезии, которая не только нарожала шестнадцать детей (!), но сорок лет железной рукой правила государством, вела войны, заключала мирные договоры, и одновременно насаждала грамотность, а также санитарию и гигиену, о которых в этих краях было весьма смутное представление.
Моцарт, Бетховен и Лист почтили город своим пребыванием, а Лист был особенно благодарен местным патронам, которые платили за его учебу. Как выглядела бы встреча трех великих композиторов? Может, так:
Раз Моцарт, Бетховен и Лист
Уселись за партию в вист,
И долго играли,
И долго писали,
Заполнивши нотами лист.
Такие события, как коронации, отмечались особым образом: на всем пути следования королевского кортежа на мостовой, с интервалом метров в пять-десять, до сих пор остались маленькие металлические короны.
Чуть ли не каждый второй дом хорош сам по себе, и то же самое можно сказать о многочисленных лавках, где найдется что угодно, включая коллекцию старинных кассовых аппаратов.
Кто-то написал, что Братислава – эдакая «маленькая Прага». Ничего подобного. Братислава – это Братислава. Хотя и маленькая, если иметь в виду исторический центр. Общее между двумя городами состоит в том, что и чехи, и словаки очень быстро избавились и от советской власти, и от советского прошлого, и от соцреализма. Как бережно они хранят память о своих отцах-основателях и деятелях национальной культуры, видно из мемориальных досок на многих домах. Особенно на площади поэта и переводчика Гвездослава – с него начинается одноименный бульвар,
в другом конце которого стоит... Андерсен. Да, собственной персоной, без всякой позы и печали, в отличие от родного Копенгагена. А на спине у него – герои его самых знаменитых сказок: голый король, дикие лебеди и стойкий оловянный солдатик, которого чехи и словаки вполне могли бы включить в свой национальный герб.
Обед в Братиславе ознаменовался блюдом, которое до этого мы ели только в Чешском Крумлове: суп в хлебе.
Свежайшая, душистая, только что выпеченная краюха хлеба, доверху наполненная густым, ароматным луковым супом, превращена в хлебный горшочек, который при желании тоже можно съесть. Идеальный кулинарный дуплет: первое и второе в одной краюхе.
Послушайте, съездите в Братиславу и посмотрите на все это собственными глазами.
14. Как стать королем
Про знаменитое блюдо австрийской кухни «тафельшпиц» можно все прочитать в интернете. Но там его нельзя ни съесть, ни увидеть церемонию подачи. А в этом и состоит главный смак. Казалось бы, «тафельшпиц» значится в меню многих ресторанов – входи и ешь. Но если бы мы поступили столь неосмотрительно, нам нечего было бы рассказывать детям и внукам, а также тем читателям, которые еще не побывали в Вене. Поэтому мы пошли наверняка в ресторан «Плачута» и не пожалели. Тем более, что на время затянувшегося ремонта своего исторического помещения он переехал на улицу прямо за Оперой, и в такую жару обладал кондиционерами (о, счастье!) и даже залом для курящих.
Итак, заказываете вы «тафельшпиц» и получаете благосклонную улыбку официанта. Он оценил ваш выбор. А дальше начинается праздник души и желудка. Откуда-то издалека появляется целая процессия: три официанта во главе с метрдотелем направляются к вам стройной шеренгой, заложив левую руку за спину и неся перед собой... чего тут только нет! И соусы, и подливки, и даже яблочный хрен. Но главное – медная кастрюлька с супом, в которой под листиками петрушки и укропа утоплены два больших куска сочнейшей телятины, а среди лапши, в веночке из моркови плавает здоровенная мозговая кость.
Под неусыпным взглядом метрдотеля, который командует парадом, священнодействие начинается с того, что один из официантов берет половник и наполняет тарелку супом, оставляя на ваше усмотрение мозговую кость и зелень. «Когда вы закончите, дорогой господин, – говорит он – дайте нам знать».
И уходит.
Если это – не королевская трапеза, то что же тогда королевская трапеза? Тем более, что «тафельшпиц», как говорят, был излюбленным блюдом самого императора Франца-Иосифа, вокруг которого так же скакали официанты.
Вкуснейший суп был съеден. Вторая порция лапши после целого дня гуляний по Вене прошла как-то незаметно. И так же незаметно возник официант, по-прежнему держа левую руку за спиной. «Изволили закончить?» – спросил он. И, получив утвердительный ответ, вынул из супной кастрюльки длинной вилкой один за другим тонкие куски вареной телятины, выложил их на тарелку, добавил соломку из жареной картошки и широким жестом обвел соусники, радуясь моему здоровому аппетиту.
Ах, какая это была телятина! Сколько в ней было сочности и нежности! И после этого нам будут что-то говорить про синтетическую котлету, похожую на мясо! Не надо синтетики – дайте нам мясо.
Как и в случае супа в хлебе, «тафельшпиц» тоже успешно объединяет в себе первое и второе. Но, повторяю еще раз, не ешьте его где попало, чтобы не испортить себе воспоминания о Вене, где многое, если не все, делается упорядоченно, правильно, элегантно и, в данном случае, необычайно вкусно.
А кроме того, кто откажется от возможности почувствовать себя королем хотя бы два часа в жизни.
Что еще написать о Вене?
Когда мы там были, по всему городу летал тополиный пух.
|