|
1. Гольф – стрим (в смысле «поток»)
Одно лишь название этой страны вызывает у людей мечтательную улыбку и сладкий вздох. Ах, Швейцария! О, вы были в Швейцарии! Да, я был лет тридцать назад в Базеле в короткой командировке, от которой мало что помнится. Второй раз, чуть позже, дело ограничилось только Женевой с рваными кусками воспоминаний: бесконечно-огромное озеро, отель длиной в целый квартал и частный музей «Petit Palace», где собрана дивная коллекция художников русского зарубежья и «парижской школы». Там-то я и увидел впервые Моисея Кислинга с его обворожительными «ню», и напоминающую вопль «Освежеванную тушу быка» Сутина, знакомую только по репродукциям. Еще запомнилась гробовая тишина в трамвае и восхитительные пирожные в укромной кондитерской. Так что можно смело сказать: Швейцарии я тогда не увидел.
Непонятным образом (если слукавить) эта страна стала воплощением всеобщей мечты о светлом будущем. Да и где же ему быть светлее, если не здесь!
Мы приехали сюда с нашим любимым гидом
Инной Когосовой,
которая давно затмила Колумба: ведь он открыл только Америку, а Инна всего за пять лет открыла нам Италию, Австрию, а теперь – и Швейцарию.
На первый взгляд Швейцария похожа на огромное поле для гольфа, где для удобства неведомых великанов понатыканы лунки-озера, а рядом чуть ли не со всех гор в округе текут, бегут, льются и обрушиваются водопады, чтобы можно было охладиться после игры.
Так и выглядят Рейнские водопады, куда мы приехали прямиком из Цюриха.
Они производят впечатление не высотой, а шириной. Если в других местах водопады в самом деле падают, здесь они идут в атаку, разворачивая мощную колонну по всему фронту. Неужели напор действительно таков, что каждую секунду извергается полмиллиона литров воды? Любители экстрима могут подъехать к водопадам на кораблике, чтобы ощущить на лице мириады брызг.
Но лучше смотреть на буйство природы через озеро, особенно – с террасы ресторанчика за пивом с сосисками, размышляя при этом о безводном расположении Израиля, где всего одно озеро против нескольких десятков (сотен?) в Швейцарии.
А вот и еще одно из них – Лунгерн, как будто упрятанное в ладонь вышеупомянутого великана.
Ну, это просто неприлично красиво. Какая-то глянцевая открытка, где все движется и дышит. А эти рыбаки на лодках – они же живые! И пойманная ими рыба – тоже. Как и в Австрии, туристы-рыболовы могут полакомиться свежевыловленной рыбкой – только там, где есть специальный знак, и только после приобретения лицении и оплаты улова. А то взять и выпустить счастливую рыбу назад, в озеро, выполняя библейскую заповедь плодиться и размножаться.
2. Деревня-музей
Кружение по горам и лесам с разглядыванием аккуратных хуторов и деревень где-то далеко внизу постепенно превращает автобус в самолет, и вот мы уже видим снег. Снег в конце июня!
Но настоящий шок вызвал муниципальный рабочий в оранжевом комбинезоне, который неторопливо и аккуратно подстригал траву... вдоль лесной дороги.
Такое увидишь только в Швейцарии, где нет и не должно быть ни засохшей травы, ни пожухлой листвы. Может, они и в горах это делают? Вот что такое порядок по-швейцарски! Все цветет, зеленеет, пахнет, чирикает и течет. Все течет. Бесконечные водопады вполне сгодятся для воплощения в жизнь старого афоризма. Разве что вторая половина – все изменяется – здесь не работает.
Свет и тень устраивают самые причудливые игры, а солнце настолько милосерднее нашего беспощадного, что летняя жара не очень чувствуется. Все Интернет-прогнозы ливней и гроз обманули: целую неделю было 22-24 градуса, не считая грибного дождичка на память. Впрочем, то, что для швейцарца – жара, для израильтян – просто смех.
И вот мы приехали на нашу базу – в альпийскую деревушку Вильдерсвиль у подножия горы Юнгфрау, которая возвышается до небес, подавляя своим величием. Швейцарские Альпы не слабее австрийских и итальянских: так же мощно нависают горные хребты, так же смыкаются вокруг густые леса и, благодаря снегу на вершинах, так же размыта граница между летом и зимой.
Казалось бы, деревня и есть деревня: одна главная улица, около сотни домов. Но какая же она вся пригожая и ухоженная: при каждом доме – палисадник, как произведение искусства в необъявленном конкурсе, где цветут и пахнут огромные розы, и стоят всякие тролли, черепашки, пни и валуны.
Через каждые несколько сот метров – каменный желоб, наполненный до краев холодной водой, которая день и ночь течет из крана. В таком «корыте» местная девушка мыла волосы.
У входа на главную улицу – продуктовые магазинчики со всем необходимым, и тут же – железная дорога. Садись и езжай в любую сторону твоей души, хочешь – в горы, хочешь – в областной центр Интерлакен, до которого всего четверть часа езды. Вообще вся Швейцария увита сетью железных дорог, что необычайно облегчает и упрощает жизнь как самих жителей, так и туристов. И на поезде поездить, и страну посмотреть. Вплоть до того, что можно арендовать целый вагон под... день рожденья. Представляете? Идет себе поезд, а в одном из вагонов накрыт стол, народ выпивает и закусывает, распевает «Happy birthday to you!», а за окнами – панорамный обзор заснеженных гор, над которыми летают дельтопланы.
Единственное, что не попало в поле зрения в этой, казалось бы, обычной деревенской пасторали – это церковь. Где-то она наверняка есть, тем более, что в воскресенье раздался перезвон колоколов, собиравших прихожан на утреннюю мессу. А в будни приметой пасторали стал почтовый автобус с изображением охотничьего рожка: он развозит по округе почту, которую забирают местные почтальоны.
Но секрет Вильдерсвиля в другом: никакая это не деревня, а самый настоящий музей деревянного зодчества под открытым небом. Если угодно, швейцарские Кижи. Все образцы знаменитого «шале» двухсот-, а то и четырехсотлетней давности. Гостиница «Альпенблик» – один из экспонатов этого музея.
Праздник дерева: ставни, скаты, балконы, резной конек. К этому остроумные хозяева добавили на стенах и площадках скрипучих лестниц приметы былых веков из дедушкиной коллекции: какие-то веялки, керосиновые лампы, щипцы, а то и целое колесо от телеги.
От этих предметов веет сладкой тоской по ушедшим векам, за которые здесь мало что изменилось. С утра по вершине Юнгфрау так же можно узнать, какая будет погода. Люди так же заняты своим делом и приветливы к иноземцам. А их дома, как ни странно, вроде бы и не нуждаются в капитальном ремонте. Прогулка по главной улице Вильдерсвиля ошеломляет обилием самых замечательных образцов того, что можно сделать с помощью обычного топора.
Под скатами многих домов – надписи, общий смысл которых сводится к двум вещам: вера и семья. Ни дома, ни машины здесь не закрывают. Да и от кого – от туристов?
Чтобы наслаждаться жизнью в альпийской деревне в дождливый день (писать о дожде в хамсин – это ли не мазохизм!), достаточно остаться на веранде среди кадок и горшков с геранью. Чуть выше – террасный розарий, где рядом с каждой розой красуется табличка с названием данного сорта. А какие названия: «Принцесса Монако», «Пульмановский Восточный экспресс» и, что-то очень личное – «Франческа и Эрнст». И тут же – кусты красной и черной смородины, которые не удивят ни русских, ни американских туристов, но для нас это – воспоминание той же силы и прелести, которое вызывает стоявший на подоконнике в трехлитровой банке «гриб», похожий на эмбрион. Мы уж думали, что никогда в жизни не ощутим этот сладковато-кисловатый вкус детства, как оказалось, что в Швейцарии делают лимонад «Ривелла», напоминающий тот самый «гриб». Но только из трех сортов «Ривеллы» обязательно берите бутылку с синей наклейкой. И уж, коль скоро мы заговорили о питье, не уезжайте из Швейцарии без бутылки «Кирша» – сделанного из черешни (!) шнапса дивного вкуса и аромата. Он дополнит картину всеобщего блаженства в стране, которой, в отличие от нас, так повезло с соседями.
3. Нумерованные яйца
Согласитесь, что для туриста завтрак очень важен. Особенно швейцарский завтрак. Полдюжины сортов сыра и еще полдюжины сортов хлеба – гордость супругов-хозяев отеля. Она – профессиональный администратор, он – искусный шеф-повар. Их подсобного хозяйства вполне хватило бы для содержания небольшого армейского гарнизона. Правда, с овощами почему-то слабовато, но все искупает церемония священнодействия, которую мы привыкли запанибратски называть «варкой яиц».
О, нет! Здесь все не так просто. Яйца не сварены заранее, не стали синими и не остыли. Вы варите их сами.
Делается это так: берете из тазика яйцо, вынутое из-под курицы этим утром. Заранее приготовленным карандашиком пишете на яйце номер своей комнаты. Писать надо по кругу, раза три-четыре. Зачем? Сейчас поймете. Итак, написали. После этого насаживаете яйцо на пружину с иглой в коробочке. Проколотое яйцо уже не лопнет. Потом берете сеточку на длинной ручке, напоминающую сачок, кладете туда яйцо и опускаете в кастрюлю с кипящей водой, а тем временем ставите таймер на нужное время. Первый акт закончен.
Пока вы нарезали себе свежайший хлеб, принесли ветчину, колбасы, сыры, кефир и йогурты, прошли три минуты. Вы подходите к кастрюле, где уже варится два десятка яиц, и тут понимаете важность правильного написания на яйце номера комнаты. Выудить нужное яйцо той же сеточкой непросто, потому что все время почему-то попадаются чужие номера. И, наконец, о радость – вот оно! Ваше! Теперь его надо отловить и осторожно перенести в чашку с холодной водой, чтобы не обжечься. А потом поставить в подставку для яиц и гордо принести на свой стол. Священнодействие закончено – можно есть.
4. Город стратегического назначения
Озеро Тун, может, и не краше Лунгерна, но намного длиннее. Вокруг него – закрытая велосипедная дорожка, что было бы так хорошо сделать вокруг Кинерет.
Не говоря о том, что в Израиле жизнь велосипедиста всегда в опасности. Но в Швейцарии культура вождения так высока, что там, где дорожки нет, за велосипедистом будет тащиться целая автоколонна без единого гудка – только бы не мешать ему пользоваться своим правом свободно ехать в нужном направлении. А на перевале и «серпантине» всюду есть «карманы», чтобы водители могли разъехаться без всяких гудков (не пугая белок и зайцев), ограничиваясь миганием фар и благодарственными жестами. Швейцарец никогда не поедет по полосе, предназначенной для обгона. Потому что это не по закону. В Швейцарии, где такое же население, как и в Израиле, выясняется, что воспитать весь народ можно. У швейцарцев на это ушло лет пятьсот. Так что у нас еще есть время.
В Туне и водится тот самый тунец, который дал название озеру и городу. В каком бы из двадцати кантонов ни находился город Тун, для нас он теперь превратился в канТУН.
Вот такие игрушечные города и восстанавливают представление о средневековой Европе с ее простой и логичной топографией, и неспешным укладом жизни. Горы, река, замок, закрытое пространство площади перед мэрией, вымытые с утра улицы и обязательные горшки с геранью на окнах, корзиночки с клубникой на столиках кафе, очаровательные вывески и дверные ручки из начищенной меди – все это наполняет тебя ощущением вечности и участия в марше поколений.
Но, разбивая на куски вечность, вдруг прямо с моста сиганул в воду молодой человек в одних плавках, перевернулся в воздухе и исчез в волнах. Самоубийца? Городской сумасшедший? Никак нет. Всего лишь экстрим. Причем, разрешенный властями, которые даже выдают желающим специальные водонепроницаемые мешки для одежды. Представьте: идете вы себе по городу, и вдруг вас обуяло непреодолимое желание искупаться. Бывает? Бывает. В Швейцарии этот вопрос решили очень просто. Платите деньги, получаете мешок и можете прыгать с ним в воду. А что дальше? Дальше – плывете, пока хватит сил. А там вылезаете на берег, переодеваетесь, возвращаете муниципальую собственность и – на работу или домой.
Почему же такой патриархальный городок имеет какую-то стратегическую важность для небольшой (120.000 человек) швейцарской армии? Дело в том, что со времен Второй мировой войны сохранился приказ, по которому в случае нападения на Швейцарию все граждане должны собраться именно здесь, в Туне, чтобы потом разойтись по горным базам для организации партизанского движения. И где-то в горах до сих пор есть самый большой в Европе военный госпиталь, оборудованный всем необходимым, который сразу будет развернут в случае войны. Хотя... швейцарец не знает, что такое война, точно так же, как израильтянин – что такое метель.
Только в Туне можно увидеть двухэтажную улицу – вещь совершенно уникальную в градостроительстве, и очень удобную для пешеходов. Хочешь – иди поверху, хочешь – понизу. Хочешь – задирай голову, хочешь – смотри на всех свысока.
Здесь мы и купили самый лучший сувенир: маленький горшочек с семенами эдельвейса. Подумать только, что эдельвейс будет расти на кухне в Тель-Авиве, напоминая о горах и водопадах всякий раз, когда температура приблизится к 35 градусам при 80%-ной влажности.
Вверх по лестнице, ведущей вверх – к замку. Там-то и появляются уютнейшие уголки Туна. Отсюда его можно увидеть во всей красе с черепичными крышами, мезонинами и башенками.
И здесь же – особнячок за коваными воротами без всякой вывески. Во дворе – бассейн с кувшинками и каре из зеленых кустов. А вокруг – только бабочки, и ни одной живой души. Кто здесь живет? Банкир? Художник? Генерал? Впрочем, в мирное время в швейцарской армии нет генералов. Этот чин можно заслужить только на поле боя. А Швейцария, как мы сказали, это – поле для гольфа.
Что за город Тун! В нем бы жить и жить до старости, сидя в кофейнях на узких улочках, поглядывая на шпили замковых башен, и ощущая себя частью потока времени на фоне декораций былых веков.
Но, увы, осталось втуне
Желание остаться в Туне.
5. Государство без столицы
Были годы, когда жители Берна держали дома живого медведя, ставшего гербом города и всего кантона. Само название Берн произошло от нем. «бер» (медведь), и весь этот «медвежий угол» стал таковым по той причине, что герцог Церингенский, порешивший, что «здесь будет город заложён», был заядлым охотником и поклялся назвать его именем первого убитого зверя. Первым он застрелил медведя, и так из Бера получился Берн. А, если бы герцог убил кабана? Как же тогда назывался бы этот чудный город? Неужто Вильдшвайн? Короче, было бы сплошное свинство.
Во всяком случае, теперь три живых медведя в вольере перед Туристическим центром развлекают почтеннейшую публику. Причем, два из них были подарены городу Берну... Медведевым. Точнее, супругой премьер-министра России, которая привезла подарок из уссурийской тайги, и попросила назвать медвежат Миша и Маша. Однако медицинская проверка показала, что Миши там не было – только Маши.
Берн разбивает сразу несколько мифов.
Во-первых, это – не столица Швейцарии. Как? А так. Столица кантона – да, столица страны – нет. Нет у Берна сооветствующего статуса, и о его жителях никто не скажет «столичная публика». Да, здесь находится парламент (куда можно свободно зайти с улицы и послушать прения) и живет президент, который сам оплачивает свою охрану! Но Верховный суд находится в Лозанне.
Во-вторых, казино в Берне – вовсе не казино, а название Концертного зала.
И, в-третьих, огорчительная новость для всех фанатов «Семнадцати мгновений весны»: в Берне нет и не было Цветочной улицы, и здесь никогда не ступала нога ни штандартенфюрера Штирлица, ни профессора Плейшнера – по той простой причине, что все «бернские» куски снимались... в Риге.
Но Берну хватает своих улиц и домов, от которых просто дух захватывает.
Захватывает настолько, что я не успел вынуть фотоаппарат, когда навстречу бодрой походкой прошел энергичный очкарик в пиджаке с бабочкой и... в шортах. Или когда из-за угла вынырнул болотного цвета трамвай, на котором было крупно написано «Вагон-ресторан». Зато аппарат был наготове, когда сразу за «Казино» появились... ноги. Чьи? Ничьи. Бронзовые.
Самую емкую, точную и выразительную картину Берна оставил Карамзин в «Письмах русского путешественника»: «Улицы прямы, широки и хорошо вымощены, а в средине проведены глубокие каналы, в которых с шумом течет вода, уносящая с собой все нечистоту из города и, сверх того, весьма полезная в случае пожара. Дома почти все одинакие: из белого камня, в три этажа, и представляют глазам образ равенства в состоянии жителей (...) Более всего полюбились мне в Берне аркады под домами, столь удобные для пешеходов, которые в сих покрытых галереях никакого ненастья не боятся».
Все верно и все на месте: и улицы, и дома, и аркады, где можно укрыться не только от дождя, но и от палящего солнца, и оставаться в блаженной тени, минуя бесчисленные магазины. Как изысканно одеваются швейцарские мужчины и женщины! Не удивительно, что тоска по пиджаку с галстуком дает себя знать даже после 35 лет в стране шортов и сандалий.
Не выходя из-под аркад, мы дошли до дома-музея Эйнштейна, где и родилась теория относительности.
В этом доме Эйнштейн прожил семь лет, работая в Бюро патентов и оценивая заявки на изобретения. Так что, вспоминая свои семь лет в патентно-лицензионном отделе одного московского НИИ, я смело могу сказать, что пошел по стопам Эйнштейна.
Летом в Берне не умереть от жажды – в городе есть не меньше дюжины известных фонтанов с чистейшей и холодной водой:
«Свистун», «Стрелок», «Знаменосец», «Самсон», «Моисей» (опять с рожками, как и творение Микеланджело),
фонтан-шутиха, установленный на крыше, из которого каждые пять минут льется вода, окатывая ничего не подозревающих туристов, «Детский фонтан», где из-под земли разом бьют десятки струй, и детский визг заглушает уличный шум.
Но все же особняком стоит 500-летний фонтан «Пожиратель детей» – педагогическая страшилка («Если будешь плохо себя вести...») и аттракцион для туристов.
Кто же этот пожиратель и чьи это дети – его или чужие? Легенда гласит, что скульптора Ганса Гинга вдохновила история свергнутого правителя Пизы, графа Уголино делла Герардеска, который угодил в тюрьму вместе с сыновьями, где и съел их, чтобы не умереть от голода. Но современные исследования останков графа и его детей, пролежавших семьсот лет в фамильном склепе, сняли с него все обвинения в людоедстве, хотя Данте, поместивший графа в Ад, был не столь милосерден: «Так верхний зубы нижнему вонзал,/ туда, где мозг смыкаются и шея».
Лет сто назад этим фонтаном наверняка любовался низкорослый, плешивый, картавый эмигрант, говоривший по-немецки с сильным русским акцентом. Он гулял рука об руку с маленькой женщиной, которая восхищалась: «Володя, посмотри, как красиво!» А он отвечал: «Наденька, все это дерьмо надо разрушить до основанья, а затем...» Мимо, как и сейчас, шли мирные щвейцарцы, даже не подозревая, что в их тихом городе поселился людоед. В те годы в его еще не пораженном сифилисом мозгу уже бушевала идея той самой революции, которая всегда пожирает собственных детей.
Подобные мысли пришли не только у фонтана, но и на площади перед парламентом и Центробанком,
по которой тот самый русский эмигрант не раз проходил, не зная самой большой государственной тайны: как раз под площадью и хранится золотой запас Швейцарии, многократно возросший за последние сто лет. В том числе, благодаря удачным сделкам с Третьим рейхом по переплавке золотых коронок убитых евреев.
К Часовой башне в старой части города все туристы стараются подойти минут за пять до того, как пробьет очередной час. Услышав русскую речь, негр- аккордеонист стал наяривать «Катюшу», но и это не отвлекло нас от грандиозного зрелища.
Сначала мелодично прокукарекал петух, потом шут ударил в колокольчик, а потом, один за другим, выплыли шесть медведей. Первый держал в лапах дудочку, второй – копье, третий – меч, четвертый – барабан, пятый – какую-то коробку, и замыкал шествие шестой, с лентой через плечо и в короне. За ними выехал конный рыцарь. Петух прокукарекал еще раз и захлопал крыльями. Хронос собственной персоной перевернул песочные часы и махнул жезлом, как бы напоминая, что времени у нас в обрез. А бородатый старичок на самом верху ударил золотым молоточком по колоколу. Мало того: в этом развеселом зверинце был даже лев, кивавший в такт ударам часов. И, наконец, неугомонный петух на прощанье прокукарекал третий раз, закончив этим ежечасное представление.
Под основным циферблатом находятся астрономические часы, по которым при сильном желании можно определить день недели, месяц и даже знак зодиака.
А негр доиграл «Катюшу», так и не поняв, что плохи его дела с таким репертуаром. Кстати, на французском сленге слова «плохи дела» звучат совершенно неожиданно: «Березина!» Эту лепту в родную речь внесли швейцарские гвардейцы, служившие в армии Наполеона до разгрома на Березине. Великодушные победители отпустили гвардейцев по домам, и те сложили песню, известную не меньше национального гимна. Поэтому, описывая плачевное положение своих дел, в Швейцарии достаточно сказать: «Березина!»
Мощный портал протестантского собора с изображением картин ада и рая, из которых следует очевидное: в раю лучше.
А рай на данную минуту – это Швейцария, где живет мудро организованное общество устроенных и сытых людей, которых если что и волнует, то одна погода. В остальном у них все есть, поэтому здесь нет ни бедных, ни социального разрыва между слоями населения. Разве что мусульманская интервенция дает себя знать настолько, что на недавнем референдуме швейцарцы воспротивились строительству минаретов. Вообще, глядя на швейцарцев, понимаешь их одержимость бесконечными референдумами: здесь все решают сообща, всем миром, и никто никому ничего не навязывает. Статистически голоса деревенских жителей перевешивают голоса горожан, но и те, и другие крайне озабочены делами своего кантона и страны.
Похоже, со времен Герцена мало что изменилось в стране, которая «представляет сама остров за своими горами (...) в ней нет каст, даже нет ярких пределов между горожанами и сельскими жителями (...) каждый работник, каждый взрослый крестьянин, половые в трактирах и их хозяева, жители гор (...) знают хорошо дела кантона, принимают в них участие, принадлежат к партиям».
И при этом все они хорошо делают свое дело. Лучшие в мире сыроварни производят 350 сортов сыра. Лучшие в мире кондитеры производят самый вкусный шоколад. А лучшие в мире швейцарские часы с ужасающей точностью отсчитывают время, оставшееся тем, кто еще не был в Швейцарии, как бы призывая их: «Торопитесь, люди, торопитесь!»
Но сами швейцарцы никуда не торопятся. Граждан одной ближневосточной страны с вечной спешкой, суетой и неразберихой особенно подкупает здешняя размеренность, обстоятельность, добросердечность и радушие. Поднимая тост, швейцарцы привыкли представляться и смотреть в глаза тому, с кем пьют. А по утрам приветствовать и своих, и чужих обязательным «Гутен морген!»
Когда-то я читал книгу «Хасидские истории о Катастрофе». Один раввин, живший недалеко от Данцига, каждое утро выходил на прогулку в шляпе и с тростью, и всем прохожим – от взрослых до детей – говорил: «Гутен морген!» Точно так же он приветствовал немолодого немца по фамилии Мюллер, работавшего в поле. «Гутен морген, герр Мюллер!» – говорил раввин. «Гутен морген, герр раввин!» – отвечал немец, приподнимая шляпу. Когда раввин попал в концлагерь, он увидел во время селекции эсэсовского офицера, который шел вдоль колонны заключенных, сразу узнал его и автоматически сказал: «Гутен морген, герр Мюллер!» Немец на секунду замер от неожиданности, потом махнул тростью и этого жеста было достаточно, чтобы один еврей остался в живых.
Но как можно думать о подобных вещах, когда на тебя накатывает волна сплошного блаженства? Никак нельзя.
Завершением осмотра Берна стал визит в розарий 250-летней давности. Подумать только, что и здесь за 250 лет ничего не изменилось, кроме сортов роз.
По приезде в гостиницу нас ждал обильный ужин (с обязательными сырами на десерт). В воскресный вечер хозяин-шеф-повар устроил особое действо: на каждом столе зажгли свечи, а поданные тарелки были прикрыты куполообразными крышками. Вуаля! – и перед тобой огромный шницель или курица в окружении настоящего натюрморта. Праздничную атмосферу усилили национальные платья официанток и черные брючные костюмы с жабо двух миловидных вьетнамок-подавальщиц. Едим, как швейцарцы, долго и смачно, запивая еду кто – домашним пивом, кто – отменным «Киршем».
А после ужина – возвращение в номер... с садом.
Вот она – израильская мечта в действии: сидишь себе у столика на траве, усеянной опавшими листьями и мелкими цветочками, под небом, усеянным мелкими звездами, тебя обволакивают запахи кустов роз и синей лаванды, а где-то в полутьме тихо журчит вода, отвлекая от всех мыслей, кроме одной – совершенно иллюзорной: так будет всегда!
6. Звезда Шерлока Холмса
Сэру Артуру Конан-Дойлю, который хотел писать большие романы, надоел придуманный сыщик и он решил его убить. Эта мысль пришла ему в голову в Швейцарии, в городке Майринген, где Конан-Дойль нашел себе ежегодное убежище от лондонской суеты и тысяч поклонников. Разъезжая по округе, он узнал о Рейхенбахском водопаде, и счел его самым подходящим местом действия. Один Бог знает, как он туда взобрался без подъемника. Нам это было легче сделать, потому что столетний поезд с деревянными вагончиками (два из которых воссозданы по фотографиям 1899 года) канатной дороги уже стоял наготове.
Под углом в 40 градусов он начал подъем, и вокруг медленно поплыли травы, ветки, листья, прошумели ручьи, а внизу открылась вся долина Хаслиталь.
Поезд медленно вползал на гору, и метров за сто до конечной остановки раздался неясный шум, а в лицо ударили первые брызги. Мы приехали к Рейхенбахскому водопаду. И, увы, не взяли дождевиков. А без них тут... одним словом, Березина!
Напор воды таков, что в одном месте она пробила дыру в скале и лупит оттуда, как из трубы, пугая своей зверской мощью. Смотровая площадка горной станции находится в сотне метров от водопада, но все, кто на ней стоят, забрызганы водой.
А что это за белая звезда на скале напротив, которую почему-то никак нельзя сфотографировать?
Вот это и есть главная здешняя достопримечательность. Холмс. Шерлок Холмс. Сюда его и привел автор для последней и решительной схватки с профессором преступных дел Мориарти, обеспечив жителей Майрингена твердым доходом на много лет вперед.
Звезду на скале, после долгих дебатов, начертали в 1957 году члены английского Общества Шерлока Холмса, которые уже более полувека совершают паломничество в Майринген в костюмах викторианской эпохи. И даже разыгрывают схватку между Холмсом и Мориарти.
В сувенирной лавке – футболки, майки, бейсболки и зонтики с изображением Шерлока Холмса.
Спустившись с горы, мы увидели красивую виллу со скромным названием «Альпы», которая по всем статьям должна была быть гостиницей, но оказалась... государственной психиатрической больницей.
В каком-то смысле слова всю Швейцарию можно назвать всемирной психиатрической больницей для человеческих душ – например, таких как наши, измученных «Касамами», хамсинами и налогами.
Потом мы приехали в Майринген,
где отцы города определенно отличаются историческим и коммерческим чутьем вместе с хорошим чувством юмора. Главная улица называется... Бейкер-стрит, и, конечно, там есть номер 221б. Разве что жилец этого дома все время сидит в скверике через дорогу.
Но этот тихий городок славится и другим: пирожными. Именно здесь изобрели знаменитое «бизе», без которого отсюда не уезжает ни один уважающий себя турист.
Прощаясь с Шерлоком-Холмсом, нельзя не упомянуть об историческом факте: узнав о гибели великого сыщика, его главная поклонница, английская королева Виктория, была в таком шоке, что немедленно собралась в дорогу, приехала в Швейцарию (остановившись в Интерлакене в отеле, который с тех пор, натурально, называется «Виктория»)
и пригласила к себе Конан-Дойля, чтобы уговорить его оставить Шерлока Холмса в живых.
Увы, историческая беседа королевы с писателем не протоколировалась, но мы попробуем вкратце ее восстановить.
Повидимому, дородная королева сидела на некоем подобии трона (над которым интерлакенские плотники работали несколько дней и ночей) в окружении свиты, а перед ней стоял сияющий от оказанных ему почестей Конан-Дойль, щуря и без того маленькие глазки, чтобы запомнить все детали для будущих поколений.
– Сэр Артур, – сказала в нос королева, – мы рады вас видеть в добром здравии и надеемся, что мистер Шерлок Холмс будет чувствовать себя не хуже.
Обеспокоенный Конан-Дойль не сразу понял тонкую мысль королевы.
– Дело в том, Ваше величество... – промямлил он – что Шерлок Холмс... как бы Вам объяснить...
– Вы хотите сказать, что он погиб от рук профессора Мориарти?
– Именно так, Ваше величество – облегченно вздохнул Конан-Дойль, польщенный тем, что королева уже прочла «Последнее дело Холмса».
– Но в этом и есть причина нашего приезда в Швейцарию, – милостиво улыбнулась королева, которая никого, никогда и ни о чем не привыкла просить. – Мы хотим, чтобы Шерлок Холмс был жив.
– То есть как? – поперхнулся Конан-Дойль, но, увидев облачко недовольства на челе королевы, немедленно пришел в себя. – Я хотел сказать, что в общем он жив.
– Ах, он жив! – обрадовалась королева и обернулась к свите. – Вы слышите, он жив! – Королева захлопала в ладоши, а за ней и вся свита. – Но из вашего страшного рассказа следовало, что Холмса больше нет.
– Это был только литературный прием, Ваше величество, – сказал Конан-Дойль, незаметно утирая пот со лба. – Конечно же, Холмс жив, и скоро Вы сможете прочесть о его новом приключении.
Так Шерлок Холмс вернулся с того света, благодаря английской королеве.
7. Во славу Понтия Пилата
Первым, что встретило нас в Люцерне, было название «Березина» у входа в Исторический музей. Но оно не означало ничего плохого, а лишь оповещало о новой выставке.
Сам город завораживает с первой же минуты.
Но прежде чем углубиться в него, надо сказать несколько слов о Пилате. Каком Пилате? Том самом прокураторе, который, согласно версии Анатоля Франса, напрочь забыл Христа, а по другим версиям – всю жизнь мучался угрызениями совести. И так его совесть замучала, что он бежал из Иерусалима и непонятным образом попал в район Люцерна, где укрылся на вершине горы, названной его именем. Но и там Пилату не было покоя, поэтому в один прекрасный день он бросился с горы прямиком в озеро, и стал чуть ли не местным водяным. Во всяком случае, на Пилата всегда сваливают перемену погоды: мол, сегодня, он чем-то разозлен или, наоборот, вполне доволен.
Кроме горы Пилата (2.128 м), в Люцерне есть и одноименная улица – Пилатусштрассе.
Несколько странное обожествление (или увековеченье памяти) того, кто столь жестоко расправился с человеком, в которого истово верит 94% населения всей страны.
В таком озерном краю, как Швейцария, не редкость, что город стоит прямо на озере и обрамляет его, сам оказываясь в рамке синеватых гор.
Когда-то здесь часто случались пожары и все горело: древний мост, театр, дома. Но, к счастью, уцелел не менее старинный, извилистый, крытый деревянный мост, да еще с росписью «Пляска смерти» между стропилами, в которой сохранилась чуть ли не еретическая дурашливость.
Мост заканчивается Водяной башней, в которой когда-то была тюрьма, и ее проектировщикам определенно нельзя отказать в нехватке воображения.
Мы попали в настоящий заповедник средневековой архитектуры. Каждый дом полон индивидуального очарования, и это касается как домов в целом, так и отдельных элементов, включая любимые эркеры.
И, конечно, начинается легкое головокружение от очаровательных пьяцц с фонтанами, где один краше другого.
А уж выпуклые стекла и сегодня посрамят специалистов, полагавших, что старые мастера сильно отстали от нашего передового века.
Фрески на домах только увеличивают ощущение заповедника, а диапазон их тематики и сюжетов просто безграничен – от цеховых гербов и портрета гостившего здесь Гете до многовекового и развесистого генеалогического древа! А мы-то и прадедушку едва ли вспомним!
Какому бы объяснению названия города не верить – то ли «город света», то ли «город Люцифера» – Люцерн чертовски красив. А света здесь, в самом деле, хватает – ровного и мягкого. Он растекается по красным черепичным крышам с фонарями, бесконечным мансардам, балконам, отмывает добела купола соборов, купается в горшках с геранью и бугенвилией, и стекает в озеро. Изящные мосты превращают прогулку в отдохновение, и не менее приятно посидеть на лавочке у самого берега, куда подплывают пернатые попрошайки – лебеди с отполированными клювами. Формально озеро называется Люцернским, но с таким же успехом его смело можно назвать Лебединым.
Говорят, в Люцерн ежегодно приезжает пять миллионов туристов – вдвое больше, чем в Израиль.
Русским туристам здесь обязательно расскажут о Толстом, которого уличный музыкант побудил написать рассказ «Люцерн», а местная девица – обратиться к врачу-венерологу. Отель «Швейцергоф», описанный Толстым как «лучший», давно таким не считается, но вид на озеро не изменился ни на йоту.
Тем, кто приедет в Люцерн в пятницу пополудни, стоит принять в расчет, что в 16.50 начинается колокольный перезвон, который на самом деле является сигналом к отступлению. Перезвон продолжается десять минут, и за это время город буквально пустеет. Все магазины закрываются, все жители разбегаются. Город переходит во власть туристов, которым только и остается, что осесть в кафе и ресторанах, или на лавочках с припасенными бутербродами. Так в Люцерне наступает уикэнд.
Однако в опустевшем городе и его безлюдье есть своя прелесть.
И, конечно, нельзя уехать из Люцерна, не увидев «Умирающего льва». Недалеко от центра города, в маленьком лесопарке с прудом, прямо в отвесной скале лежит этот огромный лев, которого швейцарский мастер Лукас Ахорн вырубил по эскизу знаменитого датского скульптора Бертеля Торвальдсена, чьи работы мы видели в его родном
Копенгагене.
А сам он увидел своего льва только 20 лет спустя.
Мы сказали , вырубил? Нет, не вырубил, а извлек из горной породы. Но как? Видимо, по методу Родена: «Я беру мраморную глыбу и отсекаю все лишнее». А здесь-то не мрамор, а скала. И лев стал естественной частью этой скалы. Чего стоит одна лишь безжизненно свисающая левая лапа! Впрочем, что значит «безжизненно»? Этот умирающий лев выглядит не менее живым, чем львы в нашем сафари. Издали кажется, что он вовсе не умер, а спит. Но подойдите поближе и вы увидите, что он умирает, накрыв телом герб Франции, а из его плеча торчит сломанное копье. Лев умирает, как умерли за французского императора швейцарские гвардейцы, которые сражались, как львы, с восставшим народом летом 1792 года – в память этих храбрых мальчишек и создан величественный и суровый мемориал, напрочь лишенный патетики.
Скульптор наделил льва таким душераздирающим, почти человеческим страданием, что сомнений нет: нигде и никогда люди не видели более печального льва. Побывавший здесь Марк Твен назвал его «самой скорбной и волнующей каменной глыбой в мире», и добавил, что все его изображения – «лишь поклеп на оригинал».
В каком-то смысле перед нами – краткая история швейцарской армии: от театральных охранников Папы Римского и разбитых солдат Наполеона до гвардейцев Людовика XVI, не пожелавших оставить короля на растерзание толпы. «Вам, храбрецы – благодарная Гельвеция!»
Авторам военных памятников тут есть чему поучиться. Аллегория всегда лучше плаката. Суровость сильнее слезливости. Ландшафт выигрышнее улиц и площадей.
8. Реклама по-швейцарски
На обратном пути 20-минутный рекламный фильм о Швейцарии на русском языке, сделанный по заказу швейцарского Министерства туризма, расставил все по местам.
«Швейцария – внутренняя история» – так называется этот образец профессиональной пропаганды. Швейцария, говорят нам, это больше, чем сыры, шоколад, часы и банки. Да? И что же еще? Девиз: «Сила и стабильность». Но и то, и другое скорее отличает швейцарский франк. Если же говорить о жителях этой благословенной страны, то силу они доказывают швырянием каменных глыб и странной национальной борьбой, напоминающей «нанайских мальчиков»: раскачивать друг друга, пока один не упадет.
Что касается стабильности, в фильме как-то незаметно проскочили цифры, которые скорее говорят о дестабилизации: 50% разводов и 1500 самоубийств в год, что не удивительно для столицы эвтаназии всего мира. Ни горы, ни озера с водопадами, ни вечная пастораль не приносят швейцарцам душевного покоя: они все чаще ищут его в лоне церкви, проводящей на стадионах настоящие фестивали со знаменами и маршами.
И еще: при всем уважении к референдуму, публичное массовое голосование выглядит жутковато.
9. Беглые мысли
Какими прозаическими становятся нереальные когда-то вещи: альпийский загар и счет в швейцарском банке. Первый – на себе. Второй – в пределах досягаемости прямо через дорогу: войди в любой банк, протяни две зеленоватые купюры по 50 франков, и пусть проценты капают внукам, у которых будет лишний повод вспомнить горячо любимого дедушку.
10. Рай и ад
Там, где есть рай (а швейцарский «земной Эдем» по-другому никто не воспринимает), должен быть и ад. Для баланса. И он есть. И называется Лаутербрунен или Долина ста водопадов.
Поначалу ничто не предвещает адских новостей. Наоборот: бесконечно тянется долина с альпийскими лугами, где находится база и местная школа альпинистов. Как ни смешно, но почему-то никто не задумывается о семантике слова «альпинист». А ведь отсюда оно и пошло. Да и попробуй назови этих смельчаков по-другому: что, эверестцы, что ли?
Итак, луга среди скал и снежных гор. А вот и старые друзья: колокольчики, одуванчики, «кашка». И новые друзья: белые звезды эдельвейсов. Уже не в сувенирной лавке, а в естественных условиях. Не буду настаивать, что именно здесь, а не в Месопотамии, был рай. Во всяком случае – идеальные декорации для первого акта сотворения мира.
Это богоданная и благословенная страна поражает своим соответствием первоначальной модели Всевышнего: «Люди, вот вам – рай! Живите в нем и верьте в Меня!»
Всевышний даже не подозревал, что сделают неблагодарные люди со всей этой красотой.
– Где ты, Адам? Где ты?
– Да хватит орать, папаша, я не глухой. Где, где? Ева просила яблочек ей принести.
Однако не будем грешить на швейцарцев. Они-то как раз – природопоклонники, умеющие ценить богатство, которое им досталось. Здесь детей с юных лет приучают к восхождению по горным тропам, прокладывая для них нетрудный «маршрут гномиков»: на каждом отрезке стоит игрушечный гномик, у которого приготовлены сладости. Вот оно: кто смел, тот съел.
Но взрослых гораздо больше – от молодых (с грудными детьми и собаками) до старых. И очень старых. На всех – шорты, удобные горные ботинки со шнуровкой, рюкзаки. И обязательные альпенштоки, над которыми добродушно подтрунивал еще Марк Твен: «... без альпенштока в Швейцарии ходить небезопасно, хотя бы и по городу. Если турист, спустившись к завтраку, забывает свой альпеншток в номере, он немедля бежит за ним, приносит и аккуратно ставит в угол. Альпеншток – это некоторым образом трофей туриста; на нем выжжено его славное имя (...) Это, так сказать, его полковое знамя, славная летопись его боевых заслуг. Новый, он стоит три франка...»
135 лет спустя после того, как вышло твеновское «Пешком по Европе», альпенштоки существенно подорожали, но все еще по карману десяткам тысяч людей разной национальности, пола, возраста и социального положения. Все они бродят по горам и лесам, не оставляя за собой никаких признаков мусора.
Но все идеальное исчезло, когда мы поднялись на лифте на полсотни метров внутрь горы и расползлись по тоннелям, пещерам и внутрискальным трещинам, ступая по хлипким дощатым мосткам и вцепляясь изо всех в поручни. А вокруг... вокруг бушевали водопады.
Чистая преисподняя с легким запахом серы, слабым посвистыванием косы и кривой ухмылкой Смерти, поджидающей каждого, кто поскользнется или оступится. Темно, сыро, мокро, холодно, мрачно. Короче, здравствуй, Данте!
Эти безумные потоки воды как будто живут своей дикой жизнью, снося и ломая все, что попадается по пути – горы и скалы – и ужасая людей, уверенных, что они сильнее природы. Но достаточно посмотреть на водный кошмар под названием «Штопор», чтобы понять, как мы заблуждались.
11. Кошкин дом
В гостиничной столовой бумажной скатертью служила карта окружающих гор
(www.panorama.com),
из которой следовало, что наша деревушка находится на высоте 584 метра над уровнем моря, вышеописанная преисподняя –796 метров, а нам предстояло подняться на Шильтхорн – 2.971 м.
В отличие от фуникулера на
Капри,
которым не рекомендуется пользоваться людям слабонервным, да еще с боязнью высоты, швейцарские фуникулеры не менее надежны, чем поезда. Собственно, это и есть поезда, только на тросах. С первых же минут подъема только и успеваешь нажимать на кнопку фотоаппарата, охая и ахая от увиденного. Внизу остается долина с кукольными домиками и муравьиными фигурками людей. Не знаю, какой видят землю космонавты, но мы, «бессмертные на время», увидели ее вот такой.
Разноязычное туристическое братство набило кабину до отказа, но ахи и охи говорили, что все находятся в том же состоянии ошеломленности и восторга. Да и как же иначе, если мы поднимаемся чуть ли не в небо, и чувствуем себя почти небожителями, которые смотрят вниз с немыслимой высоты.
На самом же деле высота вполне мыслима и точно рассчитана. В деревеньке Мюррен (1.634 м) мы меняем фуникулер, и начинается второй этап подъема –теперь уже на самую вершину Шильтхорн. Все, что только что было зеленым, постепенно становится белым. Сочетание снега с сочной травой и хвойными лесами зовет живописцев или хотя бы специалистов по наскальной живописи, благо скал хватает.
Теперь вокруг – один снег, на который хочется спрыгнуть, валяться в нем, играть в снежки и лепить снежную бабу. Но то, что удалось сделать в Австрии, в Швейцарии осталось несбыточной мечтой. Зато сбылась другая мечта: подняться в заоблачные выси.
Смотришь на схему, потом – на сами горы в натуре, и видишь напротив Юнгфрау, которая вроде совсем близко, да и разница в высоте уже не очень чувствуется.
Первое, что нас встречает – ресторан с сувенирным магазином, который вращается, как московский собрат «Седьмое небо», разве что здешний ресторан начал вращаться гораздо раньше. В одном из фильмов о Джеймсе Бонде умопомрачительный слалом снимали как раз на этих склонах.
Даже высоко в горах цивилизация сделала свое дело. У каждой урны – полиэтиленовый пакет с иллюстрированной инструкцией: как обрывать, как сворачивать петлю и осторожно опускать внутрь. Без пакета – не бросать!
Какая здесь тишина! Может, и нет больше никакой жизни там внизу, и мы остались последними землянами, на которых со всех сторон наступают горные пики. Продержимся? С таким рестораном – да.
Хорошо, что, несмотря на июнь, мы взяли теплые куртки, без которых пришлось бы плохо.
Спуск был таким же славным, как и подъем. Разве что вышли мы на промежуточной станции, в очень живописной деревушке Мюррен, в которой есть своя колллекция «шале» всех видов и размеров.
Среди всего увиденного самым необычным была узенькая лесенка неизвестного назначения, прилепившаяся прямо к стене.
И что же выяснилось? Что она сделана для любимой кошки, чтобы та могла в любую минуту спокойно выйти через окно по своим делам и так же вернуться в дом.
12. Коровий концерт
Из Мюррена мы уехали на поезде (точность расписания была воистину швейцарской), который мог бы довезти нас прямо до нашей деревни, но выдумщица и вечный импровизатор Инна предложила другой вариант: выйти на какой-то Богом забытой станции и идти через лес. Хорошо, что Бог и Управление ж/д не забыли про буфет и туалет (бесплатный, как почти по всей Швейцарии).
Получасовая прогулка в лесу вполне могла конкурировать с любой экскурсией. Как же это было прекрасно! С одной стороны, кажется, что ты в глухом лесу. С другой – проложенная дорога удобна, и на спусках даже выложена камушками одного размера, чтобы не поскользнуться, а веревочное ограждение устанавливает границы для рассеянных. Иллюзию глухомани разбивают просеки, делянки и аккуратно сложенные штабелями бревна. А как тихо! Только птицы выражают возмущение по поводу людей, которые неизвестно зачем шляются по лесу. В этой тишине приходится щипать себя за руку, и напоминать: ты в Альпах!
И вдруг... паровоз! В лесу? Именно. Идет себе, как ни в чем ни бывало. Он идет и мы идем, не мешая друг другу. А за поворотом – сказочный вид на долину с той высоты, на которой мы стоим.
И тут до нас донесся перезвон. Мелодичный и непрерывный. Как будто невидимые музыканты начали свою партию под руководством такого же невидимого дирижера. Звук рос и крепчал, пока из-за деревьев не показалось стадо коров на лугу. Швейцарские буренки жевали траву, весело мотали головами, и здоровенные колокольчики размером с голову новорожденного младенца звенели на все лады.
Тут же оказались и козы. Одна была вовсе не прочь сфотографироваться,
а озорного козленка пришлось чуть ли не силой удерживать в кадре, обещая ему всемирную славу.
13. Город – улица.
Швейцария – страна полиглотов. Мало того, что у нее – четыре государственных языка (на юге процентов шесть говорит по-итальянски, в центре и на севере две трети – по немецки, на западе меньше четверти – по-французски, и еще тысяч тридцать – на ретороманском наречии, в сравнении с которым иврит можно считать самым популярным языком на земном шаре), так еще почти все говорят и по-английски тоже. Это вам не Франция и не Испания. А в Андорре, помнится, чтобы заказать омлет, пришлось жестами изображать сначала курицу, а потом – яйцо (решив, таким образом, исторический парадокс, что было вначале), но и это не помогло, пока хозяйку заведения не озарило: «Омелетто!» Это прозвучало как «Эврика!»
Однако вернемся к нашим баранам, коровам и козам, которые сопровождали нас во всех поездках по округе. Туманным утром мы приехали в деревушку Гриндельвальд.
Куча сувенирных магазинов, вместо герани – горшки с садовой земляникой, и группы загорелых старцев обоего пола, собравшихся в горы. Швейцария входит в мировую тройку по продолжительности жизни (кстати, вместе с Израилем, где женщины живут дольше мужчин), поэтому швейцарцы извлекают все преимущества из долгой и здоровой жизни, которую горный воздух, регулярные лесные походы и лыжный спорт продлевают еще больше.
Здесь-то и находится один из самых грозных пиков – Эйгер (3.970 м), на котором тренируются местные альпинисты. Здесь же снимался старый фильм с Клинтом Иствудом «Убийство на пике Эйгера», который мы начали смотреть в автобусе, но так и не узнали, чем кончилось восхождение и кто – шпион.
Из деревушки хорошо видны ледники, пугающие даже издали. Тем не менее, туда в свое время взобрался неутомимый Карамзин, который «прямо пошел вверх подле льду (...) и пришел в Гриндельвальд если не совсем без ног, то по крайней мере без башмаков».
Из Гриндельвальда мы должны были спуститься к озеру Бриенц, но неутомимая Инна приготовила еще один сюрприз: Гисбахский водопад.
Если в альпийском лесу нам так повезло с теплой, солнечной погодой, в этот раз зарядил дождь (а пишу-то об этом – повторяю еще раз – в хамсин, когда все окна задраены, и кондиционер работает днем и ночью). Не ливень, не потоп, а теплый летний дождь, шуршащий по листьям и делающий тишину еще слышнее.
Дождь становился все сильнее, и укрывшись дождевиками и зонтиками, мы шли по тропе, не зная, чего ожидать. Тропа не кончалась и дождь тоже. И тут из-за угла вынырнул водопад. Точнее, хлынул.
Если бы дождь шел с такой же силой, нас давно смыло бы! Вода со всех сторон: кошмар слева, благодать сверху!
Хоть тут удалось обойти Марк Твена, который признался, что не видел Гисбахского водопада, хоть был о нем наслышан, и написал, что «это зрелище должен увидеть каждый турист». Почему же Твен сюда не попал? «Потому что попасть туда можно только на катере», написал он, поставивший целью обойти Европу пешком без всяких катеров. Иными словами, в его времена к водопаду поднимались снизу. А мы шли с противоположной стороны и, насладившись водопадом, спрятались от дождя в «Гранд-отеле».
Потом мы сели в вагончики, чтобы спуститься к озеру Бриенц, и там стали свидетелями разговора нашего гида с водителем самой старой в стране канатной дороги (1879 г.). Инна была озабочена тем, чтобы не разминуться с прогулочным катером, т.к. все было рассчитано до минуты. «Мы не опоздаем?» – спросила она водителя. Его усы и брови возмущенно взлетели вверх: «Мадемуазель, вы же в Швейцарии!»
И он был прав: стоило нам спуститься на причал, как ровно через пять минут подошел катер. Самоубийцы уселись на открытой палубе, уверяя, что никогда не чувствовали себя лучше. Остальные отогревались внутри чаем и кофе, тем более, что из-за тумана все береговые и озерные красоты были безнадежно потеряны.
«Конечная остановка – Интерлакен. Катер дальше не идет».
Самый точный перевод названия Интерлакен – Межозерск. Так он и расположен – между озерами Бриенц и Тун. И весь состоит из одной длиннющей торговой улицы, в центре которой находится казино "Курзал" (вход – 5 франков. Нет, не играли).
Причем, стоит свернуть со столбовой туристической дороги в сторону, как виды становятся яркими и объемными.
Но кто же будет сворачивать, когда у туриста мало времени и надо успеть обойти все магазины. Главная цель – купить часы. Такое ощущение, что ни у кого их нет, и никогда не было. Здесь можно купить часы на любой вкус от 50 франков и выше. И еще – такая местная особенность, как разноцветные ремешки для часов, которые можно менять по дням недели или подбирать под цвет платья (галстука).
Если «счастливые часов не наблюдают», значит, нас осталось всего двое счастливцев во всем Интерлакене.
Как же мы там проголодались! Только наш гид Инна (справа на снимке) спасла нас от голодной смерти, приведя в привокзальный ресторанчик, где нам подали сырное фондю с глинтвейном.
К тому, что хорошо известно о фондю, добавим, что процесс поедания этого блюда спасает человека от одиночества: его хорошо есть в компании.
А вечером в гостинице нас ожидало мясное фондю: три вида мяса и сорок (!) соусов и соленостей, заготовленных матерью хозяина. Но когда хозяйка увидела, что часть гостей понятия не имеет, что такое фондю, и не знает, в какие тарелки и плошки надо раскладывать соусы, она была вне себя от ужаса. Заламывая руки, бедная мадам Ивонн устроила наглядную демонстрацию, чтобы всем стало ясно, что мы пришли на встречу с национальным блюдом. И к нему надо относиться со священным трепетом, перед которым бледнеет вышеописанная варка яиц.
14. Стул со сломанной ножкой
Проехав через элегантную Лозанну, где нам не пришлось погулять, мы въехали в Женеву.
Обзорная автобусно-пешеходная экскурсия оставила ощущение, что Женева более-менее равномерно распределена на три части: относительно небольшой старый город, в котором есть самый старый женевский дом (700 лет), где вполне логично устроили Музей градостроительства,
а совсем рядом – пушечный арсенал;
целые кварталы, занятые всевозможными международными организациями (здесь-то и сконцентрирована пресловутая международная общественность);
и торгово-коммерческая часть, состоящая из банков и магазинов.
За вычетом особняков, вилл и домов в стиле нео-классицизма остается некий архитектурный салат, в котором более всего проигрывает международная общественность. Ее бетонно-стеклянные здания напоминают один большой сарай с вариациями серого цвета, от которого можно было бы задохнуться без Женевского озера и окружающих гор.
Не случайно французы язвят: «Все, что есть у женевцев – это вид на Францию».
Из памятников, кроме двух матрон с мощными телесами (Франции и Швейцарии), удивил деревянный стул со сломанной ножкой высотой в дом.
Что это? Оказалось, покойная принцесса Диана возглавляла борьбу за разминирование минных полей во всем мире (между прочим, в Израиле, на Голанах, эта проблема остается весьма острой), и, как символ тех, кто подорвался на минах, здесь появился этот сломанный стул.
На городской площади – воспоминания о Листе и Вагнере,
а в городском саду – квартет реформаторов во главе с Кальвином, чей аскетизм определенно наложил отпечаток на Женеву.
Но при всей своей одержимости здешние реформаторы все же обошлись с женевцами более снисходительно, чем другой реформатор по имени Савонарола – с жителями Флоренции.
У женевцев, которых по численности меньше, чем тель-авивцев, есть любимый каштан, заменяющий им сурка.
К этому каштану они устремляются на исходе зимы в поисках хотя бы одного зеленого листика, означающего приход весны.
Центром города и главным магнитом, конечно, остается озеро с его самым высоким в Европе фонтаном и набережной, по которой можно идти часами, не меняя пейзажа, и через 70 км спокойно дойти до Монтре, куда мы и должны были потом поехать.
Увы, не было времени, чтобы снова сходить в «Petit Palace», поэтому мы перешли мост через озеро, который почему-то покачивался под ногами, как во время землетрясения. И тут же увидели по соседству два совсем разных заведения: «Частный банк Фейсала» и ресторан «Казанова».
Казанова оценил бы такое соседство, хотя, судя по его мемуарам, в Женеве его не интересовали ни банки, ни рестораны, ибо все свободное время он провел в приятной пикировке с Вольтером.
А чуть дальше – впечатляющий мавзолей герцога Брауншвейгского, который так боялся вшей и страдал клаустрофобией, что повелел похоронить себя между небом и землей. Так и был создан воздушный мавзолей с телом благодетеля Женевы, который оставил городу столько денег, что его до сих пор благоустраивают за счет герцога.
Рядом с мавзолеем несут стражу львы и грифоны. Видимо, они-то и отгоняют вшей от последнего пристанища больного, но щедрого герцога.
Из того малого, что мы успели увидеть в Женеве, особенно хороша торцевая статуя Йеремии перед храмом Св. Петра.
О швейцарском скульпторе Родо Нидергейзерне (1863-1913) мы до сих пор не слышали, а он работал в мастерской Родена. Его Йеремия полон страдания, гнева, подлинно библейской страсти и муки. Теперь, приводя очередную цитату Йеремии, я буду представлять его только таким.
15. В гостях у Набокова
По швейцарским мерках Монтре – один из приозерных курортных городков, который развалился на соседних холмах, а внизу – у спуска к бирюзово-изумрудному озеру – фешенебельные отели, из которых «Монтре-палас», похожий на торт с кремом, известен больше остальных, потому что здесь и прожил последние шестнадцать лет Владимир Набоков.
В каком-то российском документальном фильме мелькнула фраза: «Набоков умер в гостинице». Для непосвященных это должно было означать: вот какова судьба несчастного эмигранта! Но надо войти в холл «Паласа», чтобы оценить его роскошь и вкус Набокова, который снимал здесь шестой этаж, где для него с женой объединили десять (!) номеров, решив, таким образом, все бытовые проблемы русского писателя. Там не сделали музея, и в любом из этих номеров сегодня можно поселиться за относительно небольшую плату.
С 1999 года (к 100-летию Набокова) местной достопримечательностью стал его памятник работы плодовитого российского скульптора Александра Рукавишникова, который уже изваял всю отечественную историю от Дмитрия Донского до Шолохова и Высоцкого.
Раньше ракурс съемки вызывал ощущение, что Набоков сидит прямо у входа в отель. На самом деле он сидит через дорогу, в скверике, спиной к отелю и лицом к озеру, чуть покачиваясь на венском стуле.
Он – в бриджах и горных ботинках, как будто собрался на прогулку. Скульптор определенно поймал нечто характерное для писателя: не столько портретное сходство, сколько легкую небрежность и пренебрежение к толпе, окружающей его с каждой новой группой туристов. Те, кто въезжают в Монтре, видят только спину Набокова, и должны сделать небольшой крюк, чтобы подойти к нему. Нам это было еще затруднительнее, потому что в городе проходил джазовый фестиваль, и весь сквер был заставлен белыми палатками, аппаратурой и подсобными материалами. А рядом с Набоковым оказались бронзовые бюсты Эллы Фитцджеральд и Рэя Чарльза. Не самое плохое соседство для писателя, но все же недостаточное для того, чтобы поговорить о бабочках, о шахматах, о темных закоулках человеческой души с ее страхами и неутолимой тягой к уродливому и прекрасному.
Неужели гулявшему по набережной Набокову досаждали просьбами об автографе?
Оглядываясь по сторонам, легко представить, как с альпенштоком и сачком Набоков поднимался в горы за отелем, глядя на ту же самую картину, которую мы видим сейчас: темнеющий на закате горный хребет на другой стороне озера, пробивающиеся через облака последние лучи солнца, стальной цвет воды и хмурые лебеди, которым вечером никто не бросает кусочки хлеба.
Таких городков, как Монтре, здесь очень много – например, соседний Веве, где жил Чаплин, а весной 2012 года умер сын Набокова, Дмитрий, на котором закончился этот славный род.
Вполне логично, что в трех километрах от русской классики расположилась английская – Шильонский замок, воспетый Байроном, который побывал здесь в тот же самый день, что и мы – 26 июня.
Сегодня грозная когда-то плавучая тюрьма превратилась в музей, чьи башни, бойницы и застенки с цепями все еще остаются первоклассной иллюстрацией байроновской поэмы с точной топографической привязкой:
На лоне вод стоит Шильон;
Там, в подземелье,семь колонн
Покрыты влажным мохом лет...
Шильон Леманом окружен,
И вод его со всех сторон
Неизмерима глубина... (пер. В. Жуковского)
Если бы не Байрон, история страданий одного женевского диссидента, едва не сошедшего с ума в этой мало романтической обстановке, не стала бы столь известной, а Шильон не мог бы успешно конкурировать с другими замками в округе, которым так не повезло ни с зэками, ни с поэтами.
16. Краткая история дадаизма
Как и в Интерлакене, в Цюрихе погоду делает главная улица – чуть изогнутый тенистый бульвар Банхофштрасссе, который тянется на два километра от вокзала с его классическим фасадом
прямо к Цюрихскому озеру. По обе стороны бульвара – банки и магазины. За сотни лет купеческий и бюргерский Цюрих не изменил своего обличья, и ему это к лицу.
Первое, что видишь на набережной – скульптуру виночерпия Ганимеда, которому было бы лучше стоять у винзавода: на Олимпе он разливал богам нектар, называемый здесь просто «Кирш».
За озером видны Альпы, а в воде кружат лебеди, которые не боятся даже кораблей.
Но стоит сделать шаг влево или вправо от бульвара, как город превращается в шкатулку с сюрпризами. Пять мостов через реку Лиммат позволяют всласть побродить по средневековым улицам и площадям и внимательно рассмотреть каждый дом, эркер, фрески, шпили, эмблемы и вывески. Создается обманчивое ощущение, что в Цюрихе нет новостроек, и старина с ее добротностью и пряным ароматом былых веков сопровождает тебя всюду, куда ни пойдешь.
Витражи Джакометти и Шагала в соборе Фраумюнстер бессмысленно фотографировать изнутри – лучше купить открытки. Как и в иерусалимской больнице «Хадасса», Шагал избрал библейские сюжеты, но и у него тоже Моисей остался с рогами (см. главу 5).
Имя цюрихского пастора и писателя Иоганна-Каспара Лафатера сегодня напрочь забыто, а он был основателем физиогномики или физиономистики, что привело в его дом Гете и Карамзина.
В своих «Письмах» Карамзин много и тепло пишет о Лафатере, у которого он очень хотел выяснить, что сулят России черты лица ее императрицы. Но швейцарский пророк был не в духе или не в форме, так что ни Карамзин, ни Россия не узнали, чего им следует ожидать. С другой стороны, посмотрев на императора Павла, Лафатер без обиняков сказал ему, что тот – живой труп. Так что есть пророки в своем отечестве.
Разброс памятников в Цюрихе огромен – от Песталоцци
до самого старого самогонного аппарата.
Тех, кто проголодался, гуляючи по городу, ждут сотни ресторанов. Но в «Zeughauskeller» (Аm Paradeplatz рядом с бульваром) меню на русском языке сообщает о сосисках, которые заказывают не на вес, а... на метры. Они сделаны по образу и подобию банников – тех самых щеток, которыми в прошлом чистили орудийные стволы.
Пусть не обижаются на нас за такую шутку блюстители кашрута – в Цюрихе есть семь кашерных ресторанов.
Если в Берне нам не попалось материальных свидетельств жизни того самого плешивого людоеда, в Цюрихе на доме, где он жил с февраля по апрель 1917 года, городские власти установили мемориальную доску с самым точным определением из всех, что когда-либо нам попадались: «Фюрер русской революции».
А недалеко от дома – знаменитое кабаре «Вольтер», куда захаживал людоед, выдавая себя за людоВеда.
Как-то раз, когда он попивал кофе, листая подшивку местной газеты, к нему подсел красивый брюнет в очках. Это был румынский еврей, поэт Самуэль Розеншток, который взял себе звучный псевдоним Тристан Тцара.
– Импрессионизм давно умер, – громко сказал Тцара, искавший единомышленников. – И сюрреализм...
– .... тоже умер, – картаво закончил людоед, углубившись в газетную заметку о необходимости легализовать проституцию.
– Верно, – обрадовался Тцара, и закатил глаза. – Нужно создать совершенно новое искусство...
– Да-да, – машинально подтвердил людоед.
– ... которое откажется от здравого смысла. В нем будет не больше логики, чем в детском лепете. Пора покончить с такими глупостями как пропорции, перспектива, сюжеты. Только бред и нелепость – вот наша цель, – орал Тцара.
– Да-да, – кивал людоед, шурша газетой.
– Что вы все со своим «да-да»! – возмутился Тцара. – Я ему об искусстве, а он: «Да-да, да-да!»
Тут Тцара замер, глаза его сверкнули и он воскликнул:
– Гениально! Мы его так и назовем!
– Да, да, – буркнул людоед.
– Вот именно, – припечатал Тцара. – Дадаизм. Да-да! Дадаизм.
Так людоед из России стал основоположником нового направления в искусстве... если верить историческим анекдотам. Да-да!
|