1.
Одна неделя в Дании самым чудодейственным образом повлияла на нашу сильно пошатнувшуюся нервную систему. Даже очередной теракт в Иерусалиме (6 убитых и 85 раненых) не выбил из нас ощущения, что мы гостили в сказке Андерсена, попав из страны автоматных очередей в страну колокольного звона.
Рай, чистый рай, населенный добродушно-вялыми датчанами: женщины страшны, как смертный грех, а мужчины одинаково козлообразны.
Но главное, что мы попали в страну победившего социализма и увидели в действии ту модель светлого будущего, на которой выросли.
Из рассказов коренных жителей стало ясно, что в сегодняшней Дании нет
ни богатых, ни бедных. Богатых обложили 50-60% налогом (даже у нас 50% это – предел), а бедных содержит местная коммуна, обеспечивая их прожиточным минимумом.
Все необходимые подсчеты можно сделать на основе трех цифр: гарантированное пособие – 2500 крон (эта сумма должна остаться после выплаты всех коммунальных услуг, включая жилье, и налогов), средняя зарплата – 6.000 крон нетто, курс доллара на этой неделе – 8.5 крон.
Любопытно, что, если кто-то из жаждущих работать все же зарабатывает какие-то деньги, коммуна все равно доплачивает ему столько, чтобы у него еще осталось 2.500 крон, так что и в этом случае уравниловка делает свое дело. Не менее любопытно, что «коммуна» это – не романтика и не литература, а структурная единица городского управления, и в каждом квартале есть своя коммуна со своим председателем, советом и общим собранием, на котором рассматриваются прошения, жалобы и текущие дела. Например, при копенгагенском муниципалитете есть семь коммун.
Недостатком датского социализма стало то, что в нем слились потребности со способностями, ибо и местные жители, и – особенно! – живущие в стране иностранцы доят казну, как могут. Своим привычным глазом мы увидели много арабов, получивших статус беженцев и потихоньку прибирающих к рукам датскую систему соцобеспечения (кстати, в парламенте уже есть один депутат-араб). Они
получили отменное социальное жилье (которому завидуют некоторые еврейские эмигранты из России, ютящиеся в халупах) и живут припеваючи, устраивая время от времени антиизраильские демонстрации.
Но не только арабы поняли все преимущества датского социализма: в стране находится не менее двух тысяч женщин из России, которые решили въехать в светлое будущее верхом на датчанине.
Нашли себе мужиков, вышли замуж или просто стали жить с ними в гражданском браке, четко зная свою цель: перетерпеть какое-то время, но зато уж потом получить все социальные блага и вид на постоянное жительство. Вот только что значит «перетерпеть» и сколько длится «какое-то время»? Поначалу это было полтора года, сейчас – три, но парламентарии хотят продлить срок до семи лет.
А тем временем женщина, жаждущая свободы, прав и льгот, живет в настоящем рабстве, выполняя любую волю повелителя, батрача в полном смысле слова на его хуторе, обслуживая его родню, терпя брань и побои. Но цель есть цель. Стоит несчастной дотянуть до трех лет, как она может явиться все в ту же коммуну и встать на учет. Государство берет ее на полное содержание, да еще вместе с детьми – причем, не разбираясь, от кого она их нарожала. Так что есть немало специалисток, рожающих каждый год для увеличения своего бюджета. А что же дети? Кто за ними смотрит? Для этого есть бесплатные ясли, детсады, школы. Кроме того, в Дании бесплатное образование и медобслуживание.
Одна из встреченных нами «новорусских» датчанок сказала, что есть категория «жен по приглашению» и «постоянных». Вот она как раз из постоянных, поэтому даже помнит, что у нее в саду растет двести тюльпанов.
Дома за детьми присматривают мужчины, в то время как женщины наслаждаются плодами феминизма. Но, судя по их внешности, плоды очень перезрелые. То же самое можно сказать и о местном социализме, который национализировал все королевские дворцы кроме одного. Тем не менее, 62-летняя королева Маргарита II пользуется всеобщей любовью,
чего нельзя сказать о ее французском муже, плохо говорящем по-датски. Единственное слово, которое мы смогли запомнить и усвоить, это «так», означающее «спасибо». Датская речь напоминает вату, обволакивающую тебя без всякой возможности зацепиться хоть за что-то знакомое.
Борьба за экологически чистую среду обитания привела к тому, что полстраны ездит на велосипедах, для которых размечена часть мостовой, и велосипедисты несутся себе на работу, по делам, на развлечения. Взрослые и дети, мужчины и женщины, старые и молодые. Полно стоянок для велосипедов. Их даже не воруют. Идешь по улице и видишь кучи велосипедов на цепях и без них.
Борьба за экологию коснулась и продуктов. Я хотел, было, купить себе сахарин, но меня не поняли. Вам, говорят, сахар или как? Я говорю, мне бы сахарин. А они: у нас только сахар. Но в остальном продукты отменные: объедались сырами.
Насчет знаменитого датского пива Ирка не может нахвалиться и сказала, что оно лучше чешского. Потому что сначала она пила чешское в Чехии, а потом датское – в Дании. И, конечно, мы тут же вспомнили моего любимого друга, который когда-то сказал, что сначала надо съесть советский шоколад, и только потом – швейцарский.
Если русский вариант социализма требовал от граждан надрываться и пахать, как папа Карло, в Дании никто не надрывается. С понедельника по четверг все магазины работают с 10-ти до 18-ти, а в пятницу – до 14.00. Почта – с 11 до 17. Все граждане где-то и как-то работают, и общая устроенность отражается на разлитом в воздухе покое. Снизошедший на нас покой объяснялся еще и тем, что датчане говорят тихо и мало, не размахивают руками, и резко отличаются от шумных туристов.
А какая там тишина! Точнейшие астрономические часы на ратуше вызванивали каждую четверть часа, но мы спали так крепко, что ничего не слышали.
2.
Копенгаген – город пешеходов. Они-то и построили его для себя. Как и вся островная Дания, этот чудный город тоже расположен на нескольких островах, связанных мостами, и весь разрезан каналами. Амстердам? Венеция? Санкт-Петербург? Ни то, ни другое, ни третье, хотя какие-то ассоциации неизбежно возникают.
Но в Копенгагене есть некое удивительное ощущение покоя и уюта, эдакой привычной домашности, теплой и удобной, как старые тапочки. Полно булыжных мостовых, мощеных площадей, пешеходных улиц. Чуть ли не в полночь мы преспокойно гуляли под колокольный звон по пустым и не всегда освещенным улицам.
Такое ощущение, что тут никто ничего не боится. Идут степенно и размеренно, не глядя по сторонам. А мы только и делали, что вертели головами во все стороны, потому что Копенгаген – настоящий архитектурный музей под открытым небом. За каждым углом тебя поджидает такой вид, такая перспектива, такие дома, которые можно увидеть разве что на старинной гравюре. Перед тобой – все эпохи и все стили, от поздней готики до раннего барокко, и обратно. Причем, каждое здание в превосходном (а не аварийном) состоянии, и, каким бы древним оно ни выглядело, там живут люди.
Витой, кондитерский шпиль церкви Св. Николая (так зовут королевского внука!) и купол Мраморной церкви, где вместе с Христом стоит Моисей, как лучший символ датской религиозной терпимости.
Очень впечатляют чердачные окна с занавесками и цветами на подоконниках, где по вечерам горит свет. От всего этого веет чем-то сказочным и немудрено, ведь это – страна Андерсена. Хотел, было, написать «город Андерсена», но вспомнил, что он родился в Оденсе. Однако, и в Копенгагене Андерсен все время вокруг тебя. Во-первых, главный бульвар назван его именем и там стоит статуя Андерсена, которая сохранила его некрасивость, ставшую притчей во языцех.
Во-вторых, память об Андерсене бережно хранится в одном из самых живописных мест – в Старой гавани, где он переезжал с одного берега на другой, и все дома, где он жил, отмечены в путеводителе.
И, в-третьих, знаменитая русалочка давно стала символом города, что сорок лет назад, видимо, очень разозлило неизвестного преступника, отломавшего ей голову. Голову восстановили, но травма осталась.
Именно в Старой гавани мы уверовали, что только об этом месте можно было написать «в нашу гавань заходили корабли». Несколько сот лет назад это, в самом деле, были большие корабли, теперь же сюда причаливают парусные суда, всякие ялики, шхуны, баркасы и яхты. Когда мы поехали кататься по каналам на речном трамвайчике, на глаза попалась яхта - … «Гой 2»!
«Гой 1», вероятно, уплыл в Израиль.
Поездка по каналам была совершенно очаровательной. Несмотря на ранний апрель, было совсем не холодно, да и вообще погода нас баловала. Мы взяли по стакану отменного «Карлсберга» и наслаждались видом города с воды, проплывая под такими низкими мостами, что даже запрещалось приподниматься. Город и внутри кажется игрушечным, своего рода гигантским макетом, а уж с воды
и подавно выглядит таким.
В отличие от Амстердама, пришвартованные к берегу кораблики не превращены повально в плавучие дома, хотя случается и такое. Мы видели свет в окошках одной из яхт, когда заехали в лихой квартал Христиания, отданный на откуп тысяче здешних хиппи, треть из которых – дети.
Говорят, здесь запрещены оружие и тяжелые наркотики, и чуткий Иркин нос учуял только пряный запах травки, которую можно спокойно купить на улице. Хиппи арендуют свои квартиры, платя за них по дешевке, и привлекают сюда туристов живописностью своего быта. Мы даже купили открытку с изображением граффити, испохабивших все дома в этом квартале, и рядом нарисована рука, переламывающая шприц.
Так что здесь сидят не на игле, а на пособии, что намного лучше для здоровья.
По всему городу, а то и по всей стране – желтые нарциссы! В Копенгагене нарциссами украшена Ратушная площадь с золотым петушком на шпиле.
Там же, на высоченном постаменте, стоят два позеленевших мужика с трубами, которые по преданию трубят, когда к ним приближается…девственница.
Поскольку за всю неделю мы ни разу не слышали звуков трубы, можно себе представить, до чего сексуальная свобода довела женское население Дании.
А еще на той же Ратушной площади, под крышей одного из домов, уже полвека стоят две
раззолоченные девицы с градусником и барометром – одна на велосипеде, другая с зонтиком.
Предполагалось, что первая будет выезжать на вращающемся круге в солнечную погоду, а вторая –
в дождливую. Но в механизме что-то сломалось, и теперь девиц не разлучить.
Как ни странно, но именно городские власти Копенгагена решили установить на главной торгово-прогулочной улице своего чинного и классически прекрасного города хулиганско–юмористические работы колумбийского скульптора Ботеро, у которого и мужчины, и женщины состоят из сплошных задниц и который увековечил в бронзе самый неприличный жест в западном мире (если в России для этого используются обе руки, Запад ограничивается только средним пальцем).
Вдоль этой вовсе не широкой полуторакилометровой улицы стоят немыслимо красивые дома со столь же немыслимыми витринами магазинов. На них надо смотреть, как на музейные экспонаты, ибо датские дизайнеры побивают всех по воображению, остроумию и лаконизму. Пирамида из чемоданов, чашка с блюдцем и рассыпанные вокруг кофейные зерна, подвешенные женские ноги в обувном магазине, огромный парусник. На этой же улице – фонтан с бронзовыми аистами, любимое место бродячих музыкантов, фокусников и разных затейников.
Один из них, в ярко-желтых одеждах, с выкрашенным желтым лицом и желтой бритой головой, сидел в позе йога, не моргая, с замороженной улыбкой, но подавали ему мало. Еще меньше пришлось на долю немолодой женщины в потрепанном пальто и перчатках без пальцев, которая наяривала на аккордеоне… «Амурские волны». Это же надо, доехать до Копенгагена, чтобы услышать такое!
В отличие от Франции и Испании, здесь все говорят по-английски (и нередко – с хорошим
произношением), все любезны и, кстати, полны симпатии к Израилю. Узнав, откуда мы приехали,
старый продавец центрального универмага воскликнул: «О! Шалом! А моя дочь пять лет училась у
вас в университете». Надо надеяться, что традиционная симпатия датчан к Израилю (во время
Второй мировой войны только датчане и болгары спасли своих евреев) не исчезнет под напором арабских беженцев. Они еще не заполонили эту страну подобно Франции и Англии, но их уже видно невооруженным глазом. Хорошо знакомые нам блюда – фалафель, шварма и пр. – рекламировались в арабских лавочках, и там же продавалось мороженое. Но Ирка, которая хотела мороженого, сказала, что не будет поддерживать арабскую торговлю и объявляет им бойкот. Так, в апреле 2002 года в Дании прошел первый и последний еврейский бойкот арабских товаров, не замеченный мировыми СМИ.
Копенгаген очень удобен и для осмотра, и для прогулок. Взяв карту, ты сразу видишь главное: королевские дворцы в стиле «рококо», парки и церкви. Во дворце Амалиенборг королевская семья живет часть года, и на дворцовой площади перед каждым из четырех зданий дворцового комплекса ходят часовые в высоких меховых шапках и в синих брюках с белыми лампасами. А в центре – старинный фонтан, откуда в день рождения королевы на струях воды вылетают… золотые яблоки.
Другой замок, Христианборг, расположен прямо у канала и, будучи национализирован, давно превращен в штаб-квартиру трех ветвей власти: тут и парламент, и премьер-министр, и Верховный суд. И даже биржа.
Рядом – музей скульптора Торвальдсена (датчане не произносят букву «д»),
но мы, вероятно, подустали от соц.реализма, и с нас вполне хватило его вполне традиционного Христа с апостолами в церкви Христа-спасителя в центре местного «Латинского квартала» прямо рядом с университетом.
И, наконец, в северной части города еще один дворец – Розенборг, единственный, который местные социалисты оставили в собственности королевской семьи. Его оживляет огромная лужайка, да еще по соседству с Ботаническим садом.
Стоя у железных дворцовых ворот и рассматривая часового, мы увидели какого-то красномордого типа с собакой, который неожиданно вскинул вверх руку и крикнул: «Зиг хайль!» Часовой не шевельнулся, рядом не было ни души, и это выглядело чистой опереттой.
Потом мы отправились ужинать, а, так как дело было в воскресенье, оказалось, что все кабачки
и рестораны открываются ровно в 17.00. Так что мы ходили и выбирали, пока не
приземлились в славном местечке с неограниченными закусками в дополнение к основному заказу.
Но, когда мы задали невинный вопрос насчет хлеба, официантка сказала, что за указанную в меню сумму она принесет… один кусок. Мы спросили, какого размера, и она показала. Потом оказалось, что мясо и салаты быстро делают свое дело, так что хлеба хватило.
Поход в ресторан (не говоря о покупках) убедил нас в том, что легенда о датской дороговизне
не подтвердилась. При желании в городе можно и недорого поесть, и недорого купить (конечно, в
сравнении с нашими ценами). Было любопытно увидеть, что в воскресенье вечером датчане всех
возрастов, с семьями и без, буквально расползаются по заведениям общепита, выпивая и закусывая.
Куда бы мы ни заглядывали во время прогулки, всюду сидели и гудели местные жители. В одной
пивной сидело всего четыре человека: трое некрасивых
парней с такой же некрасивой девицей. А рядом с баром двое молодых американцев (видимо, туристы или студенты) орали что-то под гитару, потягивая в паузах из кружек и развлекая, таким образом, почтеннейшую публику. Причем, одним глазом они смотрели на публику, а другим – в подвешенный на стене телевизор, по которому передавали футбольный матч.
На перекрестке мы вдруг увидели пластмассовые коробочки с малиной – в наших палестинах она не растет. Спрашиваю у продавщицы: «Надо мыть?», а она так удивленно: «Я ем немытую и жива». Купили и слопали за милую душу, запивая коньячком из карманной фляги (Иркин подарок с выгравированной фамилией, как именное оружие во время гражданской войны) под одобрительные жесты датчан из соседней пивной. Мы – коньяк, они – пиво. Вообще, тамошнее пиво – «Туборг» и «Карлсберг» – сопровождало нас повсюду, потому что, похоже, датчане пьют его с молоком матери.
3.
Из Копенгагена мы совершили две однодневные поездки: на быстроходном катере – в шведский город Мальмё, и на поезде – во второй по величине датский город Орхус.
О возможности рвануть в Швецию я узнал из путеводителя и был несказанно удивлен простотой и легкостью этого предприятия. В действительности все оказалось еще проще и легче. Ближе к полудню, прогулявшись вдоль
прелестной Старой гавани, мы вышли на причал.
От Дании до Швеции всего 35 минут, и катера ходят ежедневно и ежечасно. Билет в Швецию и обратно стоит всего 7 долларов в первом классе, и 6.3 – во втором. Мы решили не жадничать и взяли первый класс, чему сильно порадовались спустя полчаса. На мой вопрос кассирше, принимают ли в Швеции датские кроны, она ответила отрицательно, и посоветовала поменять деньги. Я спросил: можно у вас? Она улыбнулась, и тихо сказала буквально следующее: «В Швеции это будет дешевле».
Когда мы пошли на посадку, оказалось, что для пассажиров 1-го класса есть особо отделенный загончик, откуда их первыми пропускают на борт на зависть всей очереди. И, если внизу публика сидела, как в самолете, по трое, плотно прижимаясь друг к другу, наверху, в прохладном и застекленном 1-м классе, было всего несколько человек. Мы сели у окошка, заказали пива, и катер понесся в Швецию. Мы могли выбрать один из трех шведских городов, куда можно добраться так же быстро и просто. Исходя из того, что Мальмё – портовый город, наш выбор пал на него, и мы не пожалели.
По приезде в Швецию мы ожидали увидеть пограничника, таможенника или хотя бы обменный пункт. Но нас ожидало совершенно пустое здание, где не было ни одной живой души. Мы прошли его насквозь, и вышли в Швеции.
После первых же нескольких сот метров, десятков домов и прохожих стали очевидны зримые отличия от Дании: в Швеции и женщины краше, и мужчины как-то мужественно-суровей, и дома помрачнее и помассивнее. Если в Дании больше белого цвета, в Швеции – красного (лет десять назад я был в Стокгольме, но, как все столицы мира, он выглядел намного величественнее и красивей любого портового города).
На первой же площади нас поджидал верхом на коне Карл ХII, как бы говоря, что теперь мы на шведской земле, где никто знать не знает ни о какой Полтаве.
Снова – Ратушная площадь, но много скромнее в сравнении с копенгагенской, снова нарциссы.
Старинная аптека XVI века с изумительным интерьером: расписные деревянные панели, витражи,
многочисленные резные шкафчики для лекарств. Целый квартал приземистых купеческих домов
XVI-XVII веков. Вот уж воистину строили на века!
Но самое сильное воспоминание о Мальмё связано не с домами, а с городским парком, разбитым…на кладбище. Точнее, после перепланировки старое кладбище позапрошлого века стало частью городского центра: идя по широкой аллее и видя с двух сторон на открытом зеленом пространстве могильные плиты и памятники, ты не чувствуешь той скорби и уныния, которые неизбежны на обычном кладбище. Сюда не приходят с целью навестить родных и близких, и тут нет традиционного обилия гранита и мрамора. Такое ощущение, что, после отсева и отбора, над землей остались самые скромные плиты, окруженные веселыми синими и желтыми цветами. И, не думая о бренном, народ – и мы вместе с ним (даже в Швеции мы по привычке были с народом) – спокойно идет себе, куда глаза глядят. Кажется, там не было лавочек, и, если это, в самом деле, так, тут есть вполне понятный резон: незачем нарушать вечный покой громкой болтовней, любовными играми и возлияниями, не говоря о сопутствующем мусоре.
По сути дела, городской парк состоит из двух частей. Первую я только что описал, а вторая – вдоль канала – приводит к старинному крепостному замку, построенному на руинах цитадели середины XV века тогдашним правителем Дании, Норвегии и Швеции Эриком Померанским.
В те времена море было совсем рядом, и крепостные пушки контролировали вход в гавань, но теперь все изменилось, и между замком и морем полно всяких портовых сооружений, да и само море едва видно.
В замок мы зашли, но единственным, что нас интересовало, был туалет. Остальное оказалось скучным, потому что, за исключением крепостных стен с бойницами, внутри многое перестроили.
А в огромном парке одинаково свободно паслись люди и гуси-лебеди, не мешая друг другу. Гуси щипали траву, люди – бутерброды, запивая их пивом и водой. Солнечная погода в начале апреля была хорошим поводом понежиться на скамеечках, что и делали шведы разного пола и возраста.
Побродили еще часа два по городу, выпили пива с бутербродами. Тот же ритуал: как только ты садишься, рядом включают печку, похожую на уличный фонарь. Двухэтажные бутерброды подают в пластмассовой коробочке – не доел, можешь взять с собой. Что ни площадь, полно кафе, пиццерий и пивных. Все спокойно и обстоятельно. Люди приветливы и добродушны. Опять же
по-английски говорят со школьного возраста.
Странная вещь: мы пробыли в Мальмё едва ли полдня и вернулись в Копенгаген, где до этого были меньше недели. Но вернулись в него, как чуть ли не в свой город, и было ощущение, что не только мы ему обрадовались, но и он – нам.
В Орхус мы поехали на поезде. Поезд в Дании стоит вчетверо дороже, чем катер из Дании в Швецию. Но зато за свои деньги ты получаешь полный комфорт. Собственными глазами убедились, что поезда в Дании ходят точно по расписанию. Если во время движения поезда ты хочешь пройти из одного вагона в другой, надо поднять руку и махнуть ей под фотоэлементом, не дергая двери за ручки, как в России. Над каждым местом – вешалки и электрические розетки, а над дверями с двух сторон зажигается надпись следующей остановки в дополнение к радио-записи. Перед тем, как поезд тронулся, для туристов, не понимающих по-датски, сообщили по-английски, что он идет в Орхус.
Езды было часа три, и за это время мимо нас дважды или трижды провозили тележку с едой и питьем. Пассажиры сидели тихо, слушая радио или уткнувшись в газеты. А рядом, как по заказу, сидела типичная датская семья: миловидная мать с двумя детьми, белобрысой девочкой и толстым мальчиком, у каждого из которых была своя книжка. Кроме этого, мать что-то читала им из большой книги с
картинками, и дети были заняты этим всю дорогу. С каждой станцией пассажиры менялись, но не менялся покой в вагоне. Никто не орал песни и не буянил, не ругался с проводником (славного вида стариканом) и не пытался открывать окна. Мимо мелькали поля и луга, одинокие хутора, много леса, потом пошло море, но поезд катил себе так, как будто шел по равнине, а не по специально проложенной по насыпи ж/д, соединяющей острова.
Надо сказать, что транспортная система в Дании отменна, тем более, что (чуть-чуть забегая вперед) обратно мы ехали на пароме, набитом автомашинами: это позволяло их владельцам сэкономить полтора часа времени и много бензина. И, конечно, на пароме открыт буфет и ресторан, чтобы за час плаванья по бурному морю пассажиры, упаси Бог, не умерли от голода и жажды. И снова пиво лилось рекой. Но все это было на обратном пути, к вечеру, а в полдень мы прикатили в город Орхус, где нас должна была встретить местная активистка Русского Общества. Дело было в пятницу, и народ раскупал букетики нарциссов.
Активистка – немолодая, сутулая и всклокоченная – смахивала на увядшую училку, замученную мерзкими учениками. Первым делом она потащила нас смотреть главную улицу. Такое ощущение, что в Орхусе одна главная улица и одна кирха.
Там живет 300 тысяч человек, 300-400 из которых и есть те самые «жены по приглашению», о которых я говорил, а «Училка» – та самая счастливая обладательница двухсот тюльпанов, затащившая в ЗАГС «горячего датского парня». Она тут же начала нам жаловаться на датчан, рассказывать о каких-то дрязгах, часто повторяя «мы» в том смысл, что мы-то – носители высочайшей культуры, а здешние аборигены лаптем щи хлебают. Думаю, те же самые разговоры можно услышать везде, где осели гордые подданные бывшей Российской империи.
В Орхусе мы снова увидели много арабов. Ирку очень обеспокоил наш полиэтиленовый пакет с надписью на иврите. «Спрячь пакет!» – шипела она
при виде очередной компании арабов. Я сворачивал пакет и так, и сяк, и, в конце концов, выкинул, чтобы не переносить в Данию израильско-палестинский конфликт.
4.
С годами многие воспоминания от поездки в Данию наверняка потускнеют, но три ярких впечатления останутся надолго: копенгагенский музей изящных искусств «Глиптотека», визит в гамлетовский замок Эльсинор и посещение дворца Фридриксборг.
«Глиптотека» (дословно «коллекция скульптур») расположена в самом центре города, за луна-парком «Тиволи», и сочетает в себе великолепное творение архитектуры и превосходный музей. Трехэтажная неоклассическая «Глиптотека» прекрасна сама по себе: с разных концов города видишь ее огромный купол со шпилем, а, подходя ближе – мощные темно-вишневые крылья корпусов под зеленоватыми крышами, и такую неожиданность, как два фасада.
Два раза в неделю – по воскресеньям и средам – вход свободный, и тогда с самого утра можно увидеть школьные экскурсии, множество туристов, а также (это мы видели сами) группу арабских женщин, забронированных с ног до головы и пребывавших в состоянии тихого ужаса от обилия мраморной наготы.
Нам было очень странно, что при входе никто не проверял наши сумки, но внутрь с ними все равно не пускают, для этого есть камеры хранения, куда опускаешь 10-кроновую монету, а при выходе получаешь ее назад.
Можно ли провести сравнение с нашим любимым Пушкинским музеем? Пожалуй, нет, потому что Пушкинский неотделим от своих сокровищ, а «Глиптотека» была бы прекрасна даже, если бы там было пусто. В отличие от России, инициатором ее появления был не профессор искусствоведения, а пивовар Карл Якобсен. Тот самый Карл, от которого пошло название «Карлсберг» и который подарил построенный им музей городу Копенгагену в 1897 году. Старик Якобсен определенно понимал толк не только в пиве – его частная коллекция живописи и скульптуры легла в основу музейного собрания, где есть вещи, которые не найдешь в других музеях.
Пройдя по короткому коридору, попадаешь в роскошный зимний сад с высоченными пальмами,
сгруппированный вокруг мраморного фонтана, а над садом – стеклянный потолок.
Стекло в «Глиптотеке» использовано с не меньшим искусством, чем мрамор для полов и ступеней: ты поднимаешься по широченной лестнице, видя слева и справа просторные залы, а над тобой все время – небо. Стекло создает ощущение, что одно здание вырастает из другого, а лестницы ведут в поднебесье. И вдруг, на одном из переходов, после белизны ступеней, упираешься в черную роденовскую «Тень» – один из элементов его «Врат ада». Как всегда, невозможно поверить, что в мраморе достижима подобная гибкость. В «Глиптотеке» целый зал Родена, который, кстати, будучи рачительным хозяином, никогда не ограничивался оригиналом, а продавал по несколько отливок. Поэтому тут можно увидеть и «Граждан Кале» с «Мыслителем», и хорошо знакомый «Поцелуй».
Совсем по-другому дело обстоит с отменной и редкой коллекцией импрессионистов и, прежде всего – с Гогеном. Здесь собраны его работы до-таитянского периода (где еще нет этого буйства красок и восторга обретенного рая), и великолепная резьба по дереву. Дега представлен буквально десятками скульптур – одинаково изящных балерин и лошадей. Хорошо знакомые по иллюстрациям Сезанн и Ван-Гог.
В отличие от Третьяковки и Лувра, здесь картины не теснятся и не заслоняют друг друга, а мозаичные полы и лепнина создают ощущение полнейшей гармонии. После египетского и греческого залов мы быстрым маршем пронеслись по римской «аллее героев», оценив имитацию имперского размаха и, наконец-то, увидели в оригинале портрет Калигулы, который так и дышит пороком и жестокостью.
На открытии «Глиптотеки» скромный пивовар, обведя рукой зимний сад, сказал: «Мы, датчане, больше понимаем в цветах, чем в искусстве», но он, конечно, лукавил.
В Эльсинор (искаженная транскрипция «Хельсинбор»), который находится в нескольких километрах от шведской границы, мы поехали на машине нового знакомого, осевшего в Дании харьковского инженера, заядлого туриста-байдарочника и очень гостеприимного человека.
Конечно, благодаря Шекспиру, тень Гамлета – Гамлета, а не его отца – привлекает сюда миллионы туристов, но замок, безусловно, того стоит. В середине XV века это была крепость или, как говаривали при Петре, «фортификация», усеянная пушками (несколько пушек еще сохранилось), чтобы датский король мог собирать дань со всех проходящих судов. Лет через сто очередной король перестроил крепостную грубость в замок в стиле датского ренессанса, изменив его название на Кронборг. Но против Шескпира не потянешь, и все знают его, как Эльсинор.
Хорош один из увиденных в путеводителе аэрофотоснимков: выдающийся в море мыс, и на нем, среди скупой северной зелени – квадрат из красного кирпича с четырьмя башнями. Но и с земли замок не менее прекрасен и величественен.
Шекспир оживил старую датскую легенду, героя которой звали Амлед, но в подвале замка сидит и другая легенда – изваянный из мрамора датский вариант Ильи Муромца по имени Огер-датчанин. Разве что Илья тридцать три года лежал на печи, а Огер, кончив воевать заграницей, вернулся в Данию и уснул, держа у локтя щит и меч – на случай, если родина позовет.
Оказалось, что туристический сезон еще не начался, и мы не смогли посмотреть внутренние
залы. Зато между пристанью и крепостной стеной мы увидели бронзовую скульптуру Гамлета и
Офелии в человеческий рост работы датского скульптора Рудольфа Тёнера (1873-1950).
Раздраженный, если не злобный взгляд Гамлета, и смятенность Офелии хорошо гармонируют с
холодной суровостью замка и безмятежностью холодного моря.
В родной Дании Тёнера стараются не вспоминать из-за его симпатий к нацистам, и в «Глиптотеке» есть только его одна-единственная стела, которую мы видели в альбоме, потому что зал датской скульптуры был закрыт на ремонт.
Когда мы шли к машине, к пристани причалила рыбацкая шхуна, с которой спустились вполне городского вида мужчины. Как объяснил наш провожатый, желающие порыбачить могут сообща нанять шхуну, выйти в море и принести домой к обеду свежей рыбки.
Из Эльсинора мы поехали в сторону Копенгагена с тем, чтобы заглянуть во дворец Фридриксборг, и как замечательно, что заглянули, потому что слова «сказочный замок» относятся именно к нему.
Наш опытный провожатый подвез нас к лесопарку и сказал, чтобы мы прошли его насквозь и встретились с ним уже около дворца, куда он подгонит машину. Не прошли мы и несколько сот метров, как увидели волшебное зрелище: лесное озеро, в котором отражались деревья, а за ним – игрушечный дворец с симметричными башенками, окруженный еще одним большим озером, где есть
лодочная пристань.
До закрытия оставалось не более часа и, влетев по мосту в крепостные ворота, мы оказались во внутреннем дворе у старинного фонтана с Нептуном.
А потом таким же вихрем промчались по дворцовым залам, битком набитым картинами, посудой,
оружием, поглядывая из высоких окон на озеро и парк. Из золотых рам грустно смотрели
бледно-залакированные датские
аристократы, ничем не напоминающие нынешних краснолицых потомков. Кроме нас и служителей, там никого не было, и на какую-то секунду возникло ощущение, что, если во дворце все еще живут король с королевой, так это мы с Иркой. Собственно, вспоминая нашу поездку в Данию, я думаю, так оно и было: на целую неделю датское королевство стало нашим и таким останется навсегда в нашей благодарной памяти.
Когда мы выезжали из Фридриксборга, дорогу перебежала…лисичка. Настоящая лисичка с пушистым хвостом, которая побегала по траве и села у воды, глядя на нас. Мы вышли из машины и двинулись к ней. Она нас совершенно не боялась, и смотрела даже с каким-то интересом, как бы предлагая поиграть в прятки. Не правда ли, это гораздо больше говорит о людях, чем о лисах?
ПОСТ-СКРИПТУМ: пять ЛЕТ СПУСТЯ
Вернувшись из Копенгагена, могу засвидетельствовать: в датском королевстве ровным счетом ничего не прогнило. Наоборот, чудно пахнет разноцветными тюльпанами, горячими булочками и водой из каналов. В центре города, прямо напротив Королевского театра оперы и балета – каток, где коньки дают напрокат, а свои вещи и обувь датчане разного возраста оставляют тут же на скамейках, зная, что их никто не возьмет.
Боже мой, где-то в мире еще есть место, где покой вовсе не снится – вот он! Часы на ратуше отзванивают четверти и половины, на черепичных крышах гордо красуются флюгеры-петушки, в лебедей на пруду никто не стреляет, на работу идут поздно, машины водят аккуратно, царство велосипедистов и рай для пенсионеров. Золотые датские кроны – большие и увесистые.
Среди неторопливых пешеходов, на главной торговой улице, за двадцать минут до полудня
появился взвод музыкантов в высоких меховых шапках, с трубами, флейтами и литаврами, сопровождающий смену караула у королевского дворца Амалиенборг.
Значит, королева дома.
Кукольная Дания,
Будто из предания,
Новогоднего гадания –
Птицы, снег, колокола…
За пять лет здесь мало что изменилось. Разве что на улицах стало больше арабов-иммигрантов, перетащивших в либеральную Данию всех родственников, да еще ценз оседлости для получения гражданства увеличился до семи лет.
Великолепный музей современного искусства «Луизиана» в 35 км от Копенгагена. Самое сильное впечатление не от современного искусства, а от того, с каким мастерством ландшафтные архитекторы вмонтировали природу в постоянную экспозицию: камни, пруд, деревья, море и засыпанные листьями дорожки, окружающие бывшую виллу, разительно отличают этот музей от всех прочих. Прочие смотришь изнутри, этот, такой земной – снаружи.
Хотя и внутри тоже есть кое-что: отменная коллекция Джакометти, очень любопытный зал русского авангарда (Малевич, Попова, Лисицкий, Альтман) и как будто специально для нас – портреты израильских солдат из бригад «Голани» и «Гивати», сделанные голландским фотографом.
Среди новых знакомств был 82-летний художник-абстракционист Евгений Брукман, у которого есть студии в Дании, в Швеции и в Израиле. Красный берет, длинные седые волосы, юношеская фигура в джинсах, похож на старого Арамиса. Он замечательно вписывается в компанию традиционных еврейских ниспровергателей всех мировых законов – от рыночных до светопреломления. Если кто-нибудь напишет монографию о Брукмане, ее можно назвать «Осветитель Вселенной».
Чудесные портреты красавицы-жены Лары, полные нежности и таинства.
И очень смешные воспоминания о Тираспольском театре, где для декораций к арбузовскому «Городу на заре» Брукману понадобилось много черного бархата. Ни кто иной, как Фурцева, договорилась о вагоне бархата из ГДР, после чего к Брукману потянулись местные бонзы, чтобы приодеть своих жен. Отрезали по куску одной, другой, третьей.
После паузы Брукман сказал: «Вы представляете, как выглядели на премьере первые ряды, когда они все пришли в платьях из черного бархата?»
Но самым интересным оказалось посещение мастерской московского скульптора Сергея Богуславского. После застолья у общих знакомых мы пришли в подвал, который он арендует у своего домкома. И первым, кто нас встретил, был… Андерсен.
Он летел нам навстречу, вскинув правую руку, а под мышкой левой руки зажав зонтик. В этом полете было что-то пушкинское, как и чудесная комбинация гадкого утенка, который еще не взлетел, но уже несется по дорожке.
Русский скульптор понял душу датского сказочника больше, чем его датский коллега, посадивший
чинного, академичного Андерсена напротив сада «Тиволи». Длинноногий и чудаковатый Андерсен в
подвале еще не отлит в бронзе и во всех смыслах слова не «забронзовел». Он молод, восторжен и
любознателен. Он еще не написал ни одной из своих сказок, но они уже светятся в его глазах.
Два года назад, к 200-летию со дня рождения Андерсена, городские власти отказались купить эту скульптуру, и Богуславский просто выставил своего Андерсена на несколько дней у озера, где плавали бывшие гадкие утята, ставшие лебедями.
Но Андерсеном дело не ограничилось: в мастерской Богуславского гипс, пенопласт, дерево и кожа превратились в волшебный сад, где синему клоуну не нужны зрители, а пианисту – рояль. Музыканта могут вылепить многие, но кто может вылепить музыку?
Запомните это имя – Сергей Богуславский.
Из Копенгагена мы летели через Стамбул, и оказалось, что в стамбульском аэропорту, в одном и том же зале ожидания собрались пассажиры двух рейсов – в Тель-Авив и… в Тегеран. Никаких перегородок, никакой охраны. Евреи и иранцы сидели на соседних креслах, делая вид, что в упор не видят друг друга.