|
Кончина Цили Клепфиш (1929-2012) могла бы пройти совершенно незамечено, если бы речь не шла о первой и главной учительнице иврита, чьи уроки по радио РЭКА слушали все новые репатрианты образца 1991 года. Они были ее учениками, никогда не видя и не зная своей учительницы.
Если бы все они пришли на кладбище Яркон, для них не хватило бы места.
Но они не пришли. В холодный и дождливый январский день там едва ли собралось сто человек.
«Откуда ты пришел и куда ты идешь? Пред кем предстанешь? Кому дашь ответ в деяниях своих?...»
Из всех кладбищенских залов «Хесед» (благочестие, кротость, милость) был самым подходящим для Цили Клепфиш. Все эти качества в сопровождении всегдашней смущенной улыбки составляли ее суть – человека, влюбленного в Израиль и в иврит. Тончайший знаток еврейской религии, еврейских обычаев, еврейской кухни, еврейского и древнееврейского языка, еврейской души, она всегда помогала совершенно посторонним людям просто потому, что так ее воспитали. Она помогала всем, кто нуждался в помощи, если могла ее оказать. Если же не могла, то искала тех, кто может.
Как-то раз мы с Цилей сидели в Доме журналиста, когда к нашему столику подошел шустрый молодой человек. Сказал, что его обокрали, и у него нет денег, чтобы вернуться домой. Мы переглянулись. Циля молча вынула кошелек и дала ему пятьдесят шекелей. Молодой человек раскланялся и ушел.
– Циля, – не выдержал я, – но он же – явный жулик.
– Я знаю,– невозмутимо ответила она.– Но это не имеет никакого значения.
В другой раз Циля позвонила в Министерство просвещения, чтобы проконсультироваться с ними о своей методике преподавания иврита.
– Мы пришлем вам хорошего парня, – сказали в Министерстве.
– Хороший парень у меня уже есть, – сказала Циля, – мне нужен специалист.
По своему мировоззрению Циля напоминала человека, под началом которого я работал в юности в патентно-лицензионном отделе московского НИИ. Старого еврея, для которого люди не делились на праведников и негодяев. Он вообще старался избегать таких слов, как «негодяй», «мерзавец», «подонок» и пр. По его теории, люди были хорошими и не очень хорошими. Так что об отъявленном мерзавце говорилось, что это – «не очень хороший человек».
Прожив на земле 83 года, Циля Клепфиш ухитрилась сохранить детское видение мира. Детское в самом лучшем смысле слова – непосредственное, незамутненное, неозлобленное, несмотря на многие беды и несчастья, которые пережила ее семья.
Как это единственно верно и правильно, что учительница иврита уходила из этого мира под музыку иврита, под чеканную поступь «кадиша». Как будто не песок, а буквы еврейского алфавита падали в могилу, накрывая и укрывая ту, которая служила ивриту верой и правдой половину своей жизни.
Ихъе зихра барух! («Да будет благословенна ее память!»)
|