|
В ночь с 6 на 7 октября в Иерусалиме, на 87-м году жизни скончался переводчик, литературный критик, популяризатор научной литературы, публицист и редактор Рафаил Нудельман.
Так начинаются все официальные некрологи. Для других это – информация. Для меня – удар под дых. Как же так? Кому теперь написать и кто сразу отзовется в том неповторимом стиле и духе, которые остались в прошлом веке? Кто отстучит на клавиатуре отголоски твоих мыслей, опечалится твоей печалью и засмеется твоим смехом? Кто еще поймет твое самое сокровенное и кому теперь захочется его показать?
Для авторов некрологов он – Рафаил Ильич. Для меня – Рафа. Для них – родился, учился, преподавал, печатал. Для меня – жил. Жил на свете старый друг Рафа, с которым мы познакомились в Москве в годы отказа, делая самиздатский журнал «Евреи в СССР».
Когда же это было? Страшно сказать, сорок три года назад – в другой стране, в другой жизни, где мы были молоды, красивы, веселы и чудовищно легкомысленны в борьбе с советской властью. С нашим детищем на слепой папиросной бумаге мы легко могли угодить за решетку, но пронесло. Рафа уехал в 1975-м, я – в 1977-м.
И снова встретились уже в Израиле, где он долгие годы издавал журнал «22», установив недостижимую планку для всех местных журналов как на русском языке,так и на иврите.
В 60-х годах Рафа первым открыл русскому читателю фантастику Лема. В 70-х (с Ильей Рубиным) открыл еврейскому читателю его прошлое и настоящее. А с начала 2000-х стал первым (с женой Аллой), кто открыл читателям волшебный мир израильского писателя Меира Шалева, по гроб жизни обязанного им своим огромным успехом в России.
Борух Горин, главный редактор московского издательства «Книжники», с которым долго и плодотворно работал Рафа, назвал его кончину «концом эпохи блестящего перевода с иврита». Но дело не только в переводе. Внесенный Бродским в календарь «конец прекрасной эпохи» настал в ту минуту, когда один за другим ушли хранители, радетели и певцы русской словесности. Ветеран классической русской школы перевода, Рафа оставался одним из последних - всесторонне образованный, широко эрудированный, оригинально мыслящий человек книжной культуры, всегда умевший соединить связь времен. Всякий раз, когда мы говорили, было ощущение, что он прислушивается к времени, извлекая из него нужные звуки и цвета.
Рафа действительно был блистательным переводчиком, можно сказать, идеальным для любого автора, за которого брался, чувствуя и понимая самый многоступенчатый замысел.
Вот что он написал мне о романе Гроссмана «Вошла лошадь в бар»:
«... меня "схватило" – я понял, что предстоит трагическое обнажение изуродованной в детстве души и этот сеанс духовного стриптиза, что под конец, когда он перестает без конца перебивать свои потуги рассмешить своими же потугами клоунады, меня уже поволокло по камням истории этого ужасного треугольника судеб отца, матери и сына (...) мне показалось, что я поймал, как эту вещь сделать».
После долгих лет перевода с польского и английского иврит стал для Рафы не просто творческим вызовом, но той неведомой планетой, на которую он (с его-то одержимостью фантастикой) прилетел, чтобы там жить.
Рафе не нужны ни сравнения, ни мерки: так, как он, у нас никто не переводил. А еще он был великолепным редактором, не переставая ужасаться деградации современного русского языка.
Рафы больше нет. Что же от него осталось? Конечно, много книг – и своих, и переводов. И его предостережение из предисловия к сборнику стихов Ильи Рубина: «Трагическое ощущущение угрозы, которая нависла над нравственностью в современном дичающем мире».
А еще остались его письма.
«Тут такое серое безумие, что и передать нельзя. Соревнование по демагогии, ксенофобии, «безоглядной решимости» и глупости».
«В наши дни, когда и в политике, и в (русскоязычной) журналистике правят бал невежество, демагогия и остервенелость, твой спокойно-язвительный голос доставил мне истинное наслаждение».
«Будем делать свое дело. Бей в барабан и не бойся беды. Или бойся, но все равно бей».
«... правда за нами (а будущее, довольно мрачное, впереди нас), но в конце концов мы победим бакалейщиков, хотя бы потому, что маятник истории всегда качается».
И маятник жизни тоже. В ночь с 6 на 7 октября он качнулся последний раз.
Говорят, что тот, кто умер в праздничные дни, попадает прямо в рай. Так что Рафа попал по адресу.
Кем был Рафа для тех, кто пришел его проводить? Что они вспомнили в ту минуту, когда завернутое в саван тело на носилках вынесли в большой зал для прощания? О чем подумали, услышав: «Рафаэль бен Эли, мы просим у тебя прощения. Прости нас!»
За что я прошу прощения у Рафы? За то, что не успел сказать, как его люблю. За то, что так редко виделся с ним и не успел наговориться.
Рафу похоронили не в земле, которой здесь давно на всех не хватает: он лежит в стенной нише, заложенной плитой, перед которой остался скромный букет, несколько камешков и две свечи, потухших на ветру.
А вид! Весь Иерусалим под ногами, все небо над головой, и где-то там – Незримый и Непостижимый, забравший к себе Рафаэля бен Эли, которого мы знали как Рафу.
Еврейская традиция требует склонить голову перед умершим со словами: «Да будет благословенна его память!» Память о Рафе сохранится до тех пор, пока люди будут читать написанные и переведенные им книги. Пока будут читать.
|