1. НАШИ АРАБЫ
Первые послевоенные встречи между израильскими арабами и иорданскими арабами Иудеи и
Самарии были не такими уж и веселыми. Когда первые иорданцы оказались в Израиле, то были
поражены, увидев, что так много арабов осталось в живых; они были не только живы, но и вполне
довольны, жили в собственных домах, имели приличную работу, посылали своих детей в школы, и
часто обладали такими сокровищами, как стиральная машина или даже автомобиль, и в результате
наслаждались гораздо более высоким уровнем жизни, чем иорданцы. Последние испытали зависть и
гнев. Лучшим способом загасить эти чувства было прошептать два слова: «цена предательства».
Когда, в свою очередь, израильские арабы отправились в гости в Иорданию, они были
шокированы отсталостью и нищетой своих собратьев, их невежеством и отсутствием свободы. «Во имя
Аллаха, - подумали они, - куда мы попали!» И были слегка пристыжены собственными мыслями. Но
милость Аллаха как раз и заключалась в том, что они-то сами жили под израильской властью.
Никто не станет отрицать, что израильские арабы чувствовали свое превосходство и смотрели
сверху вниз на своих палестинских собратьев. Крошечный, но характерный пример: израильский
араб-водитель автобуса рассказывал, как иорданский араб попросил его остановить автобус, потому
что ему надо было выйти (именно так они делают в Иордании, где нет обозначенных автобусных
остановок). Израильский араб закончил свой рассказ с самодовольной усмешкой: «Я объяснил ему,
что у нас так не делается…»
Арабы Иудеи и Самарии, сами того не замечая, становятся полуизраильскими арабами. Конечно,
им еще далеко до полного превращения, и большинство из них хотело бы вернуться под власть
короля Иордании. Но некоторые арабы - за пределами Иудеи и Самарии - уже начинают смотреть на
них с подозрением. Так делаются дела в Палестине. Каждая новая ситуация, возникающая после
очередной войны, полностью и абсолютно неприемлема для арабов; после каждого нового поражения
они начинают добиваться восстановления прежнего статус кво, которое они совсем недавно
объявляли совершенно неприемлемым. Течение времени превратило многих палестинских арабов в
израильских, и превратит многих арабов Иудеи и Самарии в полуизраильских арабов. А Организация
Объединенных Наций продолжит проводить одно заседание за другим.
Бедуины, которые в 1948 году выглядели кочевниками гораздо больше, чем сегодня, всегда
были настроены намного более про-израильски, чем все остальные. В прошлом они ограбили много
израильтян, но в этом не было ничего личного, уже не говоря об антисемитизме. Они грабили тех,
кого стоило грабить. Даже в те дни некоторые из бедуинов были очень благодарны за медицинскую
помощь, которую они получали в киббуцах, и некоторые даже воевали на стороне Израиля в 1948
году.
Я видел несколько сот из них, поселившихся в деревнях между Хайфой и Назаретом, вполне
уважаемых, законопослушных граждан. Я пришел в дом бывшего вождя племени и он принял меня меня
с теплым арабским гостеприимством. Меня обуяла печаль по бывшим кочевникам: бедные бедуины,
дети огромной и безграничной пустыни, поселенные в кирпичных домах в обычных деревнях. Какой
ужас! Но бедуины не чувствовали и половины той печали, которая охватила меня. Они вовсе не были
такими романтическими душами, как я. Бывший вождь сказал просто и коротко, что он рад переменам.
«Гораздо удобнее - добавил он - жить в доме, чем таскать шатер с места на место». И для детей
тоже было лучше - они могли ходить в школу. Действительно, очень приятно иметь меблированный
дом, холодильник, телевизор и висящую на гвоздике открывалку для консервов.
- Но как же насчет свободы пустыни? - с надеждой поднажал я.
- О, да… - промямлил он. - Свобода пустыни. Ну что же, эта жизнь, как вы видите, имеет свои
преимущества.
- И вам вовсе не хочется брести по бесконечной пустыне, чувствуя себя абсолютно свободным? -
спросил я.
- Совсем не хочется, - ответил он.
Сопровождавший меня знакомый араб сказал: «Еще совсем недавно женщины должны были носить
воду».
- Мужчины могли бы им помочь, - заметил я.
- С древних времен - объяснил араб, - носить воду было обязанностью женщин. Но я говорю не
об этом. Если в те дни гость просил стакан воды, он его получал, но это была настоящая
катастрофа, ибо женщин не допускали к мужскому столу. А сегодня они просто открывают кран.
- А как насчет родовой вражды? - с надеждой спросил я.
- Вся вражда похоронена, - ответил экс-вождь, - в деревнях для нее нет места.
- Но ведь вы привыкли быть кровными врагами, - спорил я. - Непримиримое кровное мщение.
- Все переменилось, - ответил экс-вождь, и добавил - в старину наши мозги были очень
маленькими.
Около Беэр-Шевы у бедуинов есть свой собственный Дюк Эдинбургский. Он обаятельный,
вежливый и услужливый. За сто израильских фунтов вы можете выпить чаю с этим бедуинским вождем,
сидя на полу в его шатре.
Как мне объяснили, он в общем-то не живет в этом шатре. Он там только работает. После
окончания приемных часов он перестает быть кочевником и возвращается в свой комфортабельный дом
в Беэр-Шеве, где есть горячий душ, туалет и стерео-проигрыватель с усилителями в трех комнатах.
Если какой-либо сионист или про-сионист, говоря с арабом, предположит, что арабам в Израиле
очень хорошо и это компенсирует им многие потери, араб будет негодовать, и я, в частности,
разделяю его негодование. Экономическое благополучие - это еще не все. Спросите любого человека
в секторе Газы, будет ли он готов добровольно распрощаться со своей свободой и оказаться под
израильской властью, даже если он будет жить как принц; он отвергнет подобную идею с гневом и
презрением. Но израильские арабы, которые практически испробовали преимущества лучшей жизни,
думают по-другому. Это как свобода пустыни - история повторяется заново. Я хочу этого для
бедуинов, но бедуины не хотят этого для себя. Израильские арабы - гордые люди, также дорожащие
своей свободой и националистически настроенные, как и все остальные. Но в настоящее время
большинство из них кажется вполне довольными своей жизнью под израильским ярмом.
Все израильские арабы вовсе не те, кем они кажутся. Я путешествовал около Беэр-Шевы с
группой израильских журналистов в поисках местного колорита. Одному из них посоветовали
связаться с бедуином, который располагался рядом с маленькой гостиницей на главной дороге, и
выглядел особенно колоритным. Настолько колоритным, что его работа как раз и заключалась в том,
чтобы быть колоритным: туристы, преимущественно американцы, целый день фотографировали этого
бедуина вместе с его верблюдом за вознаграждение, которое составляло от пяти до десяти
израильских фунтов. У него был процветающий бизнес.
Мы нашли этого человека без труда - фактически, его нельзя было не заметить. Он выглядел
грандиозно: его кожа была опалена солнцем пустыни; глаза прожигали дыру в вашем лице, когда он
смотрел на вас. В этом человеке были столетия гордости, смелости и бесстрашия - однако, он был
вполне доступен.
Он разговаривал с одним из израильских журналистов, а я прислушивался. Наконец я перебил
их по-английски.
- Ваш акцент, - сказал я.
- Что вам нужно от моего акцента? - спросил он очень сердечно, и сотня солнц пустыни
вспыхнула в его черных глазах.
- У вас не бедуинский акцент, - сказал я.
- Может быть, и нет.
- У вас венгерский акцент.
- Может быть, и так.
- Как вас зовут?
- Золтан Штайнер.
- Золтан Штайнер, - повторил я, смакуя это имя на вкус. - Давайте посмотрим фактам в лицо:
Золтан Штайнер - это не бедуинское имя. По крайней мере, не общепринятое бедуинское имя.
- Нет, - ответил он, - это вообще не бедуинское имя.
- Тогда почему же вы оделись как бедуин?
Он посмотрел на меня, и теперь в его глазах сверкало только пятьдесят солнц пустыни.
- Бедуин - это моя профессия. У врачей есть своя спецодежда, у солдат, у полицейских, у
монахинь и раввинов есть своя униформа; почему же ей не быть у бедуинов?
Это прозвучало убедительно.
- Послушайте, господин Штайнер. Расскажите мне, как венгерский еврей стал
профессиональным бедуином в районе Беэр-Шевы.
И он мне рассказал. Оставшись без работы и без денег, он обратил внимание на бедуина -
подлинного сына пустыни, - который зарабатывал бешеные деньги, фотографируясь с американскими
туристами. В один прекрасный день бедуинское племя, которое тогда еще кочевало, решило
перебраться в другое место. Бедуин-модель сопротивлялся изо всех сил, не желая терять такой
заработок. Но племя ушло и он ушел вместе с ним..
- В тот же день - продолжил господин Штайнер - я отправился на беэр-шевский базар и купил
бедуинскую одежду. Это было не так дешево, потому что мне надо было выглядеть колоритно, но я
получил кредит. И еще я купил верблюда. Точнее, взял его в рассрочку. Теперь я за него
расплатился. Уже к обеду я стоял на этом месте, и с тех пор ни разу не оглядывался назад.
Он посмотрел на часы.
- Торопитесь? - спросил я.
- Еще нет. Я закрываю в пять тридцать. В сезон - в семь тридцать.
- А что вы делаете потом?
- Еду домой, принимаю душ. Потом обычно слушаю стерео-проигрыватель. Больше всего я люблю
Моцарта. Предпочитаю раннего Моцарта позднему. Я человек необычный.
Этого я не отрицал.
- Вы счастливы, господин Штайнер? - спросил я.
Он посмотрел на меня. На этот раз я увидел, что темная искра в его горящих глазах была
отражением фонарей в сотнях центрально-европейских кафе.
- Да, я счастлив, - ответил он тихо, - за одним исключением.
- Что же это? - спросил я.
- Я до сих пор до смерти боюсь этого проклятого верблюда.
2. САБРЫ
Слово «сабра» дважды меняло свой смысл. Первично оно означало название небольшого плода
кактуса, колючего и горького снаружи, и сладкого изнутри. Затем оно стало обозначать уроженца
Израиля. В 1949 году сабра был редкостью в этой стране иммигрантов; сегодня уроженцы страны
составляют чуть ли не половину Израиля. Поэтому слово «сабра» снова изменило свой смысл. По
традиции, сабра должен быть независим, агрессивен, не сентиментален - колюч и горек. Многие
сабры таковы, но таковы же и многие иммигранты. С другой стороны, шесть или семь детей, скажем
из марокканской семьи, родившиеся в Израиле, но воспитанные в древней восточной традиции, также
далеки от сабры, как Коран - от Маген-Давида.
Сегодня найдется гораздо меньше людей, чем двадцать лет назад, которые скажут вам, пыжась
от гордости, что их дети - сабры. Само понятие девальвировалось, но дух сабры необходим
сегодняшнему Израилю гораздо больше, чем самоосмеяние, жалость к себе и самоунижающий юмор
галутского еврея, к которому сабра испытывает только презрение.
Сабра - это еврейский националист и часто - антисионист.
На сабру производят слабое впечатления его так называемые благодетели - богатые евреи
Америки и других стран Диаспоры - и он полон сомнений в отношении их мотивов. Когда добровольцы
со всех концов света рвались в Израиль во время Шестидневной войны, сабры сказали: «Мы в них не
нуждаемся. Кроме того, все, что им нужно, это - бесплатные каникулы». Узнав о большом
количестве девушек среди этих добровольцев, они добавили: «Все, что им нужно, отхватить себе
мужа». Когда они узнали, что Ватикан простил евреев или, точнее, снял с них ответственность за
распятие Христа, они спросили: «А кто простит римских Пап и весь Ватикан за две тысячи лет
преследований?»
Иногда случаются бунты против властей, но не воинственные. Шестидневная война никому не
доставила удовольствия. Сама война и разгром этих слабоумных арабов были всего лишь
малоприятным долгом, чистейшей потерей времени. Это нужно делать время от времени, и они готовы
для следующего раунда, но без особых эмоций и чрезмерного энтузиазма. Они выполняют свой долг,
как фермер, который выпалывает сорняки. Это тяжелая и неприятная работа, но ее надо сделать.
По всему миру проходят буйные демонстрации, но только не в Израиле. Жесткая, агрессивная
израильская молодежь воздерживается от демонстраций; они не хотят заполучить «всю власть -
студентам» и не имеют ни малейшего желания перестраивать общество. Как бы то ни было, есть две
причины отсутствия в Израиле студенческих беспорядков. Во-первых, цена ученой степени очень
высока, а награда за нее еще выше. Молодой человек, который занимается для того, чтобы получить
ученую степень, зависит от своих родителей, которые, как правило, идут на значительные жертвы
ради продолжения его занятий; человек с ученой степенью может рассчитывать на хорошую работу,
независимость и социальный статус. Поэтому израильская молодежь считает важным прежде всего
сконцентрироваться на своих занятиях, а перестройкой общества заниматься - если вообще
заниматься - после получения ученой степени. Быть студентом в Израиле вовсе не так легко.
Однако вторая причина намного важнее. Эти молодые люди вовсе не настроены против
Истеблишмента. Это не означает, что они с энтузиазмом поддерживают любое решение своего
правительства, но они поддерживают его в самом главном, и тоже хотят защитить Израиль от арабов.
А что им еще делать? Поскольку кардинальных разногласий нет, то все марши протеста и
революционные акты становятся бессмысленными. В результате израильская молодежь тратит свое
свободное время на учебу. Их агрессивные инстинкты и избыток энергии находят свой выход во
время военной службы и периодических войн.
Сабра также очень нетерпелив по отношению к евреям Диаспоры. Если человек - еврей, считает
сабра, то он должен приехать в Израиль; если он не приезжает в Израиль, значит, он не еврей. У
сабры израилецентристское мировоззрение, и он видит весь мир через израильские очки. Он,
конечно, знает, что было бы слишком узколобым полагать, будто у мира есть всего
одна-единственная проблема; поэтому он согласен на то, что проблем две: 1) проблема Израиля и
арабов, 2) проблема евреев Израиля и евреев Диаспоры.
Между поколениями всегда были раздоры и расколы, но лишь в двух странах современного мира
два поколения смотрят друг на друга с более чем обычной враждебностью, непониманием и
подозрением: в Германии и в Израиле.
Современный молодой немец спросил своих родителей: «Как вы могли это сделать?» Современный
молодой израильтянин спросил своих родителей: «Как вы могли это терпеть?»
В обеих странах существовала вроде бы непреодолимая пропасть. Германия не является здесь
предметом нашего рассмотрения. В Израиле это был процесс Эйхмана, который помог освежить воздух.
До него сабры занимали хорошо известную, примитивную, воинственную позицию: почему наши отцы
не восстали, не защищались и не погибли в бою? Для сабров нацистский период был не эрой
страданий и мученичества, но эрой позора. Родители в то же самое время отказывались обсуждать
эти вопросы. Для них было вполне достаточно пережить это время: этого нельзя было забыть, но
можно было - и нужно было - хранить молчание. Процесс Эйхмана воскресил трагедию во всем ее
ужасе: он показал, что евреи были беззащитны против вооруженных легионов и мощи государства, но
как только ситуация позволяла сопротивляться, каким бы безнадежным не было это сопротивление, -
как в Варшавском гетто, - они погибали, сражаясь. Молодые сабры также узнали - и это произвело
на них самое сильное впечатление - что в те дни весь мир остался равнодушным, наблюдая
уничтожение невиновных миллионов и заявив впоследствии о своем неведении. Собственный опыт
сабров в июне 1967 года все прояснил. Они неожиданно осознали, что это МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ СНОВА.
Даже пережившие Катастрофу могут быть уничтожены. Что могли бы сделать юные герои 1967 года там,
где их отцы оказались бессильными в сороковых годах? Их тоже уничтожили бы всех до одного -
правда, с оружием в руках, - и мир снова взирал бы на них с полным равнодушием. Они, наконец-то,
смогли принять и переварить тот факт, что массовое убийство нацистской эры было еврейской
трагедией, а не еврейским позором.
Процесс Эйхмана научил их, что человек может выразить невыразимое; что споры помогают
взаимопониманию; что жертвы и - увы! - даже их палачи были людьми. До них дошло, что период
Эйхман был позором Германии, а не позором еврейства. И - самое важное из всего - судебный
процесс в соединении с Шестидневной войной научил оба поколения, старое и молодое, одному
важному уроку: старики почувствовали после войны, что, если бы у них были шансы и оружие, они
тоже могли бы стать героями; а сабры, насмотревшись на концентрацию у границ Израиля арабских
армий, вопивших об убийстве и мщении, и видя, что весь мир, роняя крокодиловы слезы, не
собирается ничего предпринять, осознали, что они тоже могли стать жертвами.
Круг замкнулся. Сабра, живущий в государстве, добившемся выдающихся успехов в области
сельского хозяйства и военного искусства, посредственных результатов в сфере искусства и
литературы, и проявившем полную неспособность в области коммерции и банковского дела, есть
новая порода, разновидность иного типа животного, отличающегося от своего родившегося в Европе
предка.
Одна израильская чета взяла своего 11-летнего сына-сабру в Европу.
В Италии мальчик спросил:
- Эти люди - евреи?
- Нет, - ответил отец, - они - христиане.
Во Франции мальчик снова спросил:
- А эти люди - евреи?
- Нет, они - христиане.
Мальчик задал тот же вопрос - и получил тот же ответ - в Голландии, в Дании и в Швеции.
Тогда он воскликнул с неподдельной симпатией:
- Какая страшная судьба! Как ужасно, что эти бедные христиане рассеяны по всему миру!
3. ПОЛИТИКА
Израиль прилагает огромные усилия, чтобы разрешить две основополагающие политические
проблемы. Разумеется, есть немало других обсуждаемых и дебатируемых вопросов, но почти все они
носят сугубо местный либо краткосрочный характер. Одна из двух основополагающих проблем создана
военной победой: что делать с контролируемыми территориями? Другая проблема была создана
поражением на выборах: самая большая израильская политическая партия не смогла получить
абсолютное большинство голосов. Эта вторая проблема заключается в следующем: как уменьшить
политическое влияние религиозных фанатиков?
Израиль это - демократия. Парламент - Кнессет - избирается на основе пропорционального
представительства. Эта выборная система является врагом двухпартийной системы и всегда
порождала слишком много политических партий. В свою очередь, израильские партии всегда
отличались тенденцией к размножению путем само-дублирования: каждый крупный скандал приводил
к расколу, но немало отколовшихся групп и фракций создавали новые партии до тех пор, пока даже
сами израильтяне не выдержали и решили, что больше так продолжаться не может. Поэтому сегодня
мы имеем дело с обратной тенденцией, и, где только можно, партии и отколовшиеся группировки
образуют большие блоки. Три левые партии - МАПАЙ (в оригинале - израильская Рабочая партия),
Ахдут ха-Авода (сионистская группа, особенно сильная в районах общинных поселений) и РАФИ
(отколовшаяся фракция, возглавлявшаяся первично Бен-Гурионом) образовали ОБЪЕДИНЕННУЮ
ИЗРАИЛЬСКУЮ РАБОЧУЮ ПАРТИЮ; в правом лагере, ГАХАЛ является коалицией израильской Либеральной
партии и крайних националистов из ХЕРУТА.
Страной всегда правила коалиция, но сегодня ей управляет так называемая Большая Коалиция,
которая является очень мягким названием для всех вместе и для каждого в отдельности. Эта
Большая Коалиция была создана в час национального кризиса: 5 июня 1967 года, в первый день
Шестидневной войны. Национальное единство имело наиважнейшее значение, и образование этой
Коалиции не может не напомнить великие дни консервативно-лейбористской коалиции Британии во
время Второй мировой войны. Но то, что было оправданным и необходимым во время войны, стало
почти бессмысленным в дни так называемого мира или, по крайней мере, перемирия; однако
сохранение этой бессмысленной коалиции для сохранения единства необъединяемых является - как мы
сейчас увидим - одной из главных тактических целей правительства.
Оппозиция бесконечно мала: сто восемь депутатов из ста двадцати поддерживают правительство,
трое из двенадцати членов оппозиции - коммунисты, расколовшиеся между собой и представляющие
две враждебные группировки. Одна из них -Коммунистическая партия, РАКАХ, следует московской
линии, изображая Израиль агрессором и требуя немедленного отступления с оккупированных
территорий. Эта партия может напомнить про-нацистски настроенных евреев в Германии 1933 года,
которые, как говорят, вышли на демонстрацию в поддержку Гитлера с лозунгом: «Хайль Гитлер,
долой нас!», но, в действительности, речь идет о двух совсем разных случаях. По большей части
РАКАХ - проарабская партия, и некоторые из ее коммунистических членов вообще не коммунисты, а
арабские националисты, замаскированные под коммунистов (Поэтому, крича: «Долой нас с
оккупированных территорий!», они действуют с более здравым смыслом, чем евреи в нацистской
Германии в 1933 году).
Другая Коммунистическая партия, МАКИ, под руководством Моше Снэ, реально оценила
сложившуюся ситуацию. После июня 1967 года уже нельзя было больше быть одновременно московским
коммунистом и израильтянином. Вопрос ставился так: или - или. МАКИ по-прежнему верна
коммунистическим идеалам, но она порвала с Москвой (как и многие другие компартии) и по этому
конкретному вопросу ее позиция заключается в следующем: «Никакого отступления без заключения
мира».
Самые горячие политические дебаты продолжаются по вопросу об отступлении. Говоря на эту
тему, вы не можете отделаться от ощущения, что два миллиона политически сознательных граждан
Израиля имеют два миллиона различных планов для разрешения этой проблемы. Однако это не совсем
так: противоположные взгляды гораздо ближе друг к другу, чем это кажется на первый взгляд.
Некоторые люди начинают с крайне националистической точки зрения и заявляют: «Все, что мы
завоевали, мы завоевали кровью наших сыновей, и это принадлежит нам. То, что мы держим,
останется у нас в руках. Не отдадим ни одной пяди!» Другая крайность является не только
анти-националистической, но также анти-сионистской. Израиль, заявляют эти оппоненты, должен
перестать быть сионистским государством, и стать частью Ближнего Востока, к которому он и
принадлежит. Израиль должен стать двуязычным израильско-арабским государством на Ближнем
Востоке - в конце концов, у него гораздо больше общего с палестинскими арабами, нежели с
нью-йоркскими евреями. В объединенной израильско-арабской Палестине вопрос о том, что делать
с этими территориями, потеряет всякое значение.
Эти противоположные взгляды кажутся совершенно непримиримыми; фактически они почти
идентичны. Крайне правое крыло - после короткого спора и выброса некоторого пара - согласится,
что Израиль должен пойти на значительные жертвы для достижения р е а л ь н о г о м и р а
(иными словами, теория «ни пяди назад» превратится в «много пядей назад»). Другие экстремисты
согласятся, что, хотя в перспективе их цели являются единственно верными, в настоящее время
было бы непрактично говорить о становлении Израиля частью Ближнего Востока, поскольку весь
остальной Ближний Восток имеет одно-единственное страстное желание: чтобы Израиль не стал его
частью.
Поскребите израильтян, поспорьте с ними всерьез, и вы обнаружите, что после того, как все
лозунги были выкрикнуты и пыль осела, 99 % из 100% согласятся на следующих пунктах:
а) Иерусалим стал частью Израиля, он был объединен и никогда не будет отдан. Иерусалим
вне переговоров. Но для меня не совсем ясно, почему так должно быть. Я знаю, что большинство
израильтян сильно привязано к Иерусалиму, но привязанность, какой бы сильной она ни была, не
есть аргумент. Они заявляют, совершенно справедливо, что Иерусалим - святой град иудаизма, но
он точно такой же святой град ислама и христианства. Они добавляют, что Иерусалим - древний
еврейский город, где почти всегда на протяжении столетий сохранялось еврейское большинство, что
так же верно: никто не будет отрицать, что Израиль имеет обоснованные требования на Иерусалим.
Заново разделить этот город было бы чистым безумием. Израиль, по всей вероятности, имеет более
основательные требования на Иерусалим, чем Иордания. Одним из решений вопроса святых мест была
бы их передача под международный контроль, а сам Иерусалим может стать столицей, внутри которой
находится независимый «город», как Ватикан в Риме. Есть много других возможных решений, но в
любом случае судьба Иерусалима должна быть решена за столом переговоров в сочетании с другими
проблемами. Тот факт, что как арабы, так и евреи, всегда хотели поднимать проблемы, которые
устраивали их больше, чем противную сторону; что и те, и другие постоянно объявляли ту или
иную проблему «вне переговоров», постоянно омрачал арабо-израильские отношения, начиная с Войны
за Независимость 1948 года, и привел обе стороны к тому хаосу, в котором они находимся сегодня.
б) Голанские высоты, говорят израильтяне, не могут быть возвращены. Потому что они есть
ни что иное, как кинжал в сердце Израиля (во время зимы 1966-67 годов там был почти ежедневный
артобстрел, и жизнь в Галилее стала крайне трудной). В любом случае, на Голанах почти не
осталось арабов - они все сбежали в июне 1967 года, и только шесть тысяч дружественно
настроенных друзов предпочли остаться и жить под израильской властью.
в) Газа, в известном смысле это - южные Голанские высоты, то есть южный кинжал. Она всегда
была частью Палестины и никогда не входила в территорию Египта, поэтому и не может быть
«возвращена» Египту. Перешеек Газы слишком близок к Тель-Авиву, чтобы его можно было оставить
во вражеских руках. Тем не менее, все проблемы беженцев, возможная компенсация и прочее должны
обсуждаться на переговорах.
г) Синайский полуостров должен быть оставлен раньше или позже, и Египту - так считают
израильтяне - придется дорого заплатить, чтобы получить назад свои нефтяные скважины и заново
открыть для судоходства Суэцкий канал, при условии, что израильские суда тоже смогут им
воспользоваться. Израиль не собирается удерживать Синайский полуостров, но эвакуация должна
быть обсуждена в рамках общего урегулирования.
д) Таким образом, у нас остается Западный берег Иордана. Именно эта территория и
составляет камень преткновения. Некоторые сторонники движения «Неделимый Израиль» (т.е. те, кто
не отступит «ни пяди назад») хотят сохранить за собой все, поскольку они считают Израиль
естественным наследником Палестины; другие готовы вернуть почти все (но даже они будут
настаивать на укрепленной границе около Латруна, где протяженность израильской территории
составляет всего двенадцать километров) - но лишь в том случае, если и когда будет подписан
настоящий мирный договор; другие опять же хотели бы видеть Западный берег превращенным в
независимое Палестинское арабское государство. Но многие другие противятся этому плану на том
основании, что такое государство неизбежно станет израильским сателлитом, а государство-
сателлит всех раздражает. Такое государство будет провоцировать дальнейшую арабскую враждебность
и, вместо того, чтобы стать мостом между евреями и арабами, станет новой, крайне взрывной
проблемой. В этой точке политическая «левая» и «правая» перекрывают друг друга: от правых можно
было бы ожидать, что они хотят сохранить территории, в то время, как левые могли бы быть
настроены более миротворчески. Это - ошибка. Правое крыло хочет видеть еврейское
националистическое государство, и вовсе не горит восторгом от миллиона дополнительных арабских
граждан и избирателей. Это левые готовы их принять. И как раз на этом, на самом деле, покоится
надежда некоторых умеренных арабских националистов, которые хотят, чтобы Израиль присоединил
Западный берег, потому что, таким образом, по их мнению, арабы Западного берега плюс
израильские арабы (оставшиеся в Израиле с 1948 года) станут большинством в течение нескольких
десятилетий и тогда Палестина будет отвоевана у евреев без единого выстрела.
4. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ
Политическая власть ультраортодоксальных евреев - давняя беда Израиля. Чтобы понять
ситуацию, необходимо вспомнить о роли ультраортодоксального еврейства, преимущественно русского
и польского происхождения, в израильском обществе. Эти евреи, в известном смысле, являются
лучшим элементом в еврействе: они преданы своей религии, бесстрашны и несокрушимы. Они испытали
нечеловеческие преследования в течение столетий, но остались преданы вере своих отцов. На них
плевали, над ними глумились, их терзали и многих из них убили, но они продолжили служить Богу,
который проявил к ним так мало любви и нежности. Страдание сделало их сильнее и благороднее;
оно также сделало их более фанатичными, нетерпимыми и самодовольными.
Приехав в Израиль, они не могли изменить своих позиций в течение суток. Они привыкли к
преследованиям; они расцвели на преследованиях; они нуждались в преследованиях. Преследования
всегда вызывали у них мощную ответную реакцию, со времен фараонов до дней Варшавского гетто.
Поэтому им был нужен антисемитизм даже в Израиле, и то, что им было нужно, они и получили.
Представляется, что каждый народ - каждое сообщество людей - нуждается в евреях, на
которых можно разрядить определенное количество ненависти, отвращения и самой низменной
агрессивности; и евреи были избраны для этой роли много столетий назад, потому что евреи очень
подходили на роль евреев. Но эта потребность преследовать меньшинство живет также и в сердцах
самих евреев, просто потому, что они не хуже, и не лучше других людей. Они сами - люди (эту
теорию мир очень долго отказывался принимать), Современные, тяжело работающие,
европеизированные, антирелигиозные израильтяне были раздражены этими бедными людьми не
атлетического вида, погруженными в чтение и комментирование Талмуда, не занятыми ничем другим,
которые, к тому же, выглядели так, как будто только что соскочили со страниц «Дер Штюрмера».
Конечно, раздражаться было несправедливо, но еврейские антисемиты, как и все остальные,
обосновали и оправдали свое раздражение, чтобы подогнать его под свои цели. Их линия
заключалась в том, что фанатики не несут никакого бремени, берут от общества больше, чем дают,
уклоняются от воинской повинности и т.д. Религиозная учеба, в конце концов, признана во всех
цивилизованных странах вполне законным занятием, и многие ортодоксальные евреи, в любом случае,
делают гораздо больше, нежели просто читают Талмуд: они заняты бизнесом, работают в
промышленности и, хотя некоторые из них пытаются уклоняться от воинской повинности, многие
другие служат в армии (многие из тех, кто уклоняются, делают это не на основе своих
пацифистских убеждений: они просто не признают сионистское государство. Сионисты не должны были
основывать еврейское государство - эта задача была оставлена Мессии. Этот взгляд, как и многие
другие, разделяемые фанатиками, приводит в ярость современных израильтян). Но как насчет
терпимости? Легко быть терпимым по вопросам, которые не так уж жизненно важны. Все евреи,
вполне справедливо, требовали для себя терпимости много столетий подряд. Почему же не даровать
ее собратьям-евреям?
Перебои начинаются тогда, когда эти люди, не удовлетворенные одной лишь религиозной
свободой, требуют также и политической власти. Политическая ситуация при Бен-Гурионе - точно
также, как концентрация Бен-Гуриона на других и более важных проблемах - оказалась для них
очень выигрышной. В различных коалициях МАПАЙ нуждалась в поддержке религиозных партий; вместе
с ними она имела большинство в парламенте. Их поддержка приобреталась взамен определенных
уступок. Превыше всего многие американские евреи, которые дали Израилю так много денег,
настаивали на том, чтобы видеть Израиль веропослушным, религиозным государством. Многие из этих
американцев сами по себе вовсе не были религиозными людьми, но они верили, что Израиль должен
быть именно таким. Результатом этого стало превращение Израиля (в одном отношении) в отсталую
страну. В Израиле нет гражданского брака, еврей не может жениться на нееврейке; человек из рода
Коэнов не может жениться на разведенной женщине (члену Верховного суда пришлось поехать в
Америку и там заключить брак, т.е. нарушить закон); вся матримониальная юрисдикция находится в
руках раввинатских судов, которые действуют в духе, устаревшем еще во время Иисуса Христа;
только кошерное - и, следовательно, более дорогое - мясо доступно в продаже; еврейский Шаббат,
умертвляющий движение общественного транспорта почти всюду, заставляет шотландское воскресенье
выглядеть вполне фривольным. Фанатики заявляют, что это просто омерзительно, когда по дороге в
синагогу им мешает шум нарушающих Шаббат автомобилей и автобусов; при этом они не находят
ничего омерзительного в том, что лишают большинство населения избранного им образа жизни.
Фанатики настаивают на том, что они действуют во имя Бога, а Бог, к сожалению, никогда не может
протестовать против беззакония и несправедливости, совершаемых под прикрытием Его имени. В
Израиле вы можете искренне и твердо верить, что Бог не существует, и Шаббат предназначен для
отдыха и развлечений. Но подобные взгляды заклеймят как греховные и аморальные, и пятнадцати
процентам населения дозволено терроризировать остальных или, по крайней мере, навязывать им тот
образ жизни, который они ненавидят.
Политическая ситуация медленно меняется, и фанатики теряют почву под ногами. Но даже, если
они не могут добиться новых уступок, ни одна политическая партия не осмеливается тронуть старую
систему. Поэтому устаревшие законы о браке остаются в силе, и Общество Соблюдения Субботы, если
можно так выразиться, продолжает быть верховным правителем.
Сопротивление этому религиозному давлению имеет двойной характер. Во-первых, еврейский
клерикализм и фанатизм не более приятны и терпимы, чем католический или лютеранский клерикализм
и фанатизм; либо коммунистический и антикоммунистический фанатизм. Во-вторых, очень опасно
заявлять, что это - часть Еврейского Образа Жизни. Израиль был основан, чтобы дать убежище и
отечество преследуемым евреям, дать им возможность жить как все другие народы. Он не был основан
для того, чтобы дать выход еврейской клерикальной нетерпимости и фанатизму. Легализация
превосходства иудаизма над другими религиями и запрет евреям вступать в брак с христианами есть
не что иное, как шаг к образованию новой Южной Африки. Кстати, эта фраза принадлежит не мне; я
цитирую разумного, рассудительного и даже не антирелигиозного израильского профессора. «Мы не
хотим стать расой господ, - добавил он. - Мы были избранным народом слишком долго. Теперь Бог
должен избрать кого-нибудь другого».
Есть существенное различие между «еврейским государством» и «чисто еврейским государством».
Еврейское государство - необходимое и желанное добавление к нашему современному миру; чисто
еврейское государство - первый шаг к падению с откоса».