Сказать честно, в Израиле не до смеха – очень уж жарко, шумно, много идеологии и
болтологии. Политических анекдотов нет, бытовые – скучны. Лиру (разумеется, поэтическую)
поменяли на шекель, сатиру приняли в партию, а пародия живет безвылазно с Тувьей Цафиром.
В русскоязычной литературе дело обстоит еще хуже: здесь смех вызывают только самые что ни
на есть серьезные произведения, а настоящих шутников почти не осталось. Впрочем, почти.
Борису Камянову надоело быть серьезным – отсюда и название его книги «На облегченной лире»,
где собраны произведения самого разного жанра. Тут и афористика, и так называемые «очепятки»
(т.е. придуманные опечатки), и стихи для взрослых и для детей, и переводы с иврита детских
стихов, и сказка, и даже шуточное этимологическое исследование русского языка.
Пользуясь стилем автора, можно сказать, что прошло время разбрасывать Камянова и наступило
время собирать Камянова. Возможно, сборный авторский портрет выглядит именно так, как его
нарисовал полноправный соавтор книги, художник Марк Капчиц: сидит себе у стола толстый,
бородатый еврей в ермолке и с цигаркой, наяривает на лире, а перед ним уютно лежит на газете
рыбка и стоит граненый стаканчик. Одет еврей в ситцевую рубашку, подпоясанную шнурком, да и вся
прелестная обложка сделана под ситцевые обои. Под русские ситцы. Ведь автор посвятил свою книгу
«друзьям, оставшимся в России».
У Камянова все становится предметом розыгрыша и озорства: любое привычное слово вдруг
теряет или приобретает одну-единственную букву – и тогда почтенная «Имка-пресс» превращается в
лихую «Нинку-пресс, из барона Мюнхаузена получается Арон Мюнхаузен, а из ядовитой змеи –
«Юдовитая». Взяв в руки англо-русский словарь, я теперь всегда буду вспоминать «нагло-русский
словарь», а Нобелевская премия для всех читателей этой книги грозит на веки вечные превратиться
в… Шнобелевскую.
У Камянова прямо-таки музыкальный слух, позволяющий ему проникать в сердцевину вещей и
добывать оттуда не только искорки смеха, но и специфический еврейский юмор, национальный как по
форме, так и по содержанию: «ревиСионист», «нос – вот мое удостоЕВРЕние».
Однако в книге 120 страниц, и далеко не все они заполнены искорками. Уже в середине книги
автор пересек тонко прочерченную границу между остроумием и зубоскальством, когда включил в
свою коллекцию «Московские анекдоты» – зарифмованные пошлости вроде тех, что пишут на стенах
уборной (где, кстати, и происходит действие одного из анекдотов). Вообще уборная присутствует у
Камянова как чуть ли ни постоянное место действия. Двусмысленное название книги иногда наводит
на мысль, что автор решил облегчиться на лире, а не сыграть на ней.
Безусловно, жанр матерной поэзии, столь давно и высоко развитый в русской словесности,
дает большие возможности, но ведь этими возможностями надо уметь воспользоваться. И добавим,
если уж ругаться, то ругаться по-настоящему, а не останавливаться на полдороге. Помнится, в
своей первой книге «Птица-правда» Камянов так и делал и вполне обходился без многоточия. Здесь
же наталкиваешься на нечто невообразимое – «Перед ним открылась попа…» (из «Московских
анекдотов»). Можно подумать, что за девять лет, прошедших между первой книгой и третьей, автор
стал более целомудренным и по-пуритански строгим.
Упомянутая проблема заполнения страниц отличает и собственно стихотворный раздел книги «На
облегченной лире», где уже в третий раз за эти девять лет встречаются те же самые стихотворения,
которые Камянов с удивительной настойчивостью перепечатывает из одного сборника в другой («Моя
встреча с Леонидом Соболевым», «Рабочее место», «Любовью и лаской...», «Приметы», и в детском
разделе – «Верблюдуин»). Стихи здесь пестры, как тот же ситец, и сильно проигрывают из-за
своего жанрового и стилистического разнобоя. Но главное, что в сравнении с первой книгой стихов
Камянова здесь больше не слышно клекота и хлопанья крыльев «птицы-правды» – так себе, игривый
разносол, рыбки да огурчики.
Зато следующий раздел открывает «Грустная сказка: как собака завела себе человека», и вот
здесь сила насмешливости авторского воображения заставляет забыть все его грехи и огрехи.
«Пошла собака на базар (…) С породой-то у нее давно решено было: уж если покупать – то
только еврея. Чукчи – глупые, говорят; у русских – порода нечиста, много разных кровей в жилах
намешано. А еврей – зверь понятливый, чистоплотный, верный хозяину».
Не только грустную, но ироничную и мудрую сказку написал Камянов. К сожалению, только одну,
однако, судя по ней, автору вполне пришла пора переходить от стихов к прозе.
Вторая попытка прозы – «Гоим говорят на иврите» – менее удачна по причине той же границы
между остроумием и зубоскальством. Границу эту надо держать на замке, но Камянов задался целью
изыскать еврейские корни во всех словах, которые только пришли ему в голову. Здесь тоже
мелькают искорки: Москва – от мас кавуа (ивр., постоянный налог), Амазонки – от ам зонот
(ивр., народ проституток), Ватикан – от ватиким (ивр., старожилы), но слишком часто очевидна
натяжка, натуга, с которой автор хочет быть смешным.
Детские стихи Камянова несколько подражательны, зато его переводы с иврита представляют
безусловный интерес. Камянов сумел наполнить явственно русские стихи ароматным еврейским духом,
сохранив реалии Израиля и еврейской традиции, имена и названия. Это было далеко не просто, но
он сумел. Вот начало стихотворения Наоми Шемер «Двенадцать месяцев»:
Принесла в ТИШРЕЕ пальма
Сочный сладкий плод.
Дождь осенний лил в ХЕШВАНЕ
Ночи напролет.
Выглянул нарцисс в КИСЛЕВЕ,
Шел в ТЕВЕТЕ град.
Солнце щурилось сквозь тучи
В зимний месяц ШВАТ.
Очень ярко переведено стихотворение Йонатана Гефена «Зеленый человек», которое надо читать
вслух, чтобы полностью ощутить с каким изяществом и мастерством сделаны эти стихи:
…Зеленый свитер натянул,
Зеленый пиджачок,
А к пиджачку он приколол
Зелененький значок.
Он выбрал из зеленых шляп
Одну, позеленей,
К зеленой кошке подошел
И попрощался с ней.
Говоря об изяществе и мастерстве, следует отдать должное художнику-оформителю, студенту
художественной академии «Бецалель» Марку Капчицу, у которого книга Камянова заиграла сама по
себе, без всякой лиры.
Камянову вообще везет с художниками: его первый сборник оформляла Татьяна Корнфельд,
второй – Александр Окунь, и вот – третья книга (Камянов-Капчиц), на задней обложке которой
перечислены основные факты биографии: родился в Москве в 1945 году, в 1976 году репатриировался
в Израиль.
Коротко, честно и точно: черновик жизни в России (1945-1976, как надпись на могильной
плите) и чистовик – в Израиле, где жарко, шумно, много идеологии и все-таки можно и нужно
смеятся. Над собой и над другими. Грузите смех бочками в «параноев ковчег» (из Камянова),
которым иногда выглядит наше государство. Больше смеха, а то потонем!
Поскольку смех – дело не только серьезное, но и заразительное, вернемся к названию книги
Камянова. Может, «На облИченной лире»?
Да, так оно и есть: при внимательном прочтении оказывается, что вовсе не лиру несет в
заплечном мешке Борис Камянов. Тогда что же?
А он и не скрывает:
Взгляни, товарищ мой, окрест:
Что день грядущий нам готовит?
Они несут свой тяжкий крест,
А мы – свой легкий могендовид.
(«Алеф», 1986 г.)