В галерее портретов еврейских писателей Артур Кестлер стоит особняком хотя бы потому, что
был евреем, который не любил евреев и ненавидел еврейство в самом себе, но сражался за сионизм
четверть столетия. На его книгах выросло несколько поколений читателей, которые вместе с
автором искали утопию в различных «измах», верили в торжество идеологии, потом – психоанализа и,
наконец – чистой науки. Все эти открытия и превращения собраны в девяти тысячах страниц шести
романов Кестлера, пяти томов автобиографии и девятнадцати томов эссе.
Артур Кестлер родился в 1905 году в Будапеште в ассимилированной еврейской семье, изучал
инженерное дело в Венском политехническом институте, но в двадцать лет бросил занятия и основал
местное отделение «Лиги еврейских активистов», которую возглавлял Владимир Жаботинский. Как и
многие другие, Кестлер стал в эти годы сионистом, но, в отличие от других, он в самом деле
поехал в Палестину в 1925 году и провел там четыре года. Вначале – в киббуце, где прожил всего
пять недель, потом – собственным корреспондентом ряда немецких газет. Покинув Палестину,
Кестлер работал журналистом в Париже и в Берлине, и в 1931 году вступил в Коммунистическую
партию С той же последовательностью, которая привела его в Палестину в годы увлечения сионизмом,
Кестлер, став коммунистом, в 1932 году отправился в Россию, надеясь на границе «сесть на поезд,
идущий в XXI столетие». Из России он поехал в Испанию, попал в плен к франкистам и отсидел
четыре месяца в камере смертников. Выйдя из тюрьмы и узнав об ужасах сталинских чисток, Кестлер
порвал с компартией и позже описал крах своего богоискательства в исповеди из коллективного
сборника «Голый бог». Он ясно понял смысл сталинских «показательных процессов» и в 1940 году
написал свою самую знаменитую книгу «Слепящая тьма», ставшую анатомией тоталитаризма.
После испанской тюрьмы бывший коммунист Кестлер оказался сначала во французской тюрьме,
потом – в английском лагере для нежелательных иностранцев, потом – в Иностранном легионе и в
английской армии и, наконец, в британском Министерстве информации. В 1947 году Кестлер вернулся
в Палестину и провел там около двух лет, став свидетелем и хроникером Войны за Независимость и
рождения Государства Израиль. Эти годы он описал в романе «Воры в ночи» и в книге «Обетование и
претворение: Палестина, 1917–1949». Именно в этой книге Кестлер вслед за Жаботинским сказал, что
создание еврейского государства ставит всех евреев перед неминуемым выбором: «либо стать
гражданином Израиля, либо перестать быть евреем в национальном, религиозном или каком-либо ином
смысле этого слова».
Сам Кестлер отказался от первого, выбрав второе.
Отвечая на ругательную статью в израильской прессе, Кестлер написал, что «... есть два
вида любви к своей стране, мягкий и жесткий. Мягкий свойственен глупой матери, верящей в
гениальность своего ребенка. Тридцать лет подряд сионистская пропаганда была переполнена этим
дурацким обожанием палестинского вундеркинда. Каждая корова (...) каждый камень в Тель-Авиве
воспевались до тошноты (...) И горе любому другу Израиля, который осмелился усомниться в
непорочности архитектуры Тель-Авива или предложил пересмотреть гротестную систему политических
выборов. Другой вид патриотизма выношен на жесткой и горькой любви, которая воспринимает
недостатки своей страны как личное унижение...»
Написав эти гордые слова, Кестлер заявил, что с созданием Израиля решена дилемма
еврейского религиозного сепаратизма и антисемитизма, и основное большинство евреев не имеет
права подвергать своих детей дальнейшим страданиям из-за их еврейства. Следовательно, суммировал
Кестлер, они должны положить конец еврейской Диаспоре одноразовым и бесповоротным решением:
воспитывать детей в лоне религии окружающего народа.
В своем уходе от еврейского Бога Кестлер, как всегда, был последователен, и в 1976 году, в
книге «Тринадцатое колено» попытался доказать, что прародителями и подлинными предками
восточно-европейских евреев были средневековые хазары. Один из ведущих религиозных мыслителей
современного Израиля, раввин Адин Штейнзальц назвал эту книгу «увлекательной научной
фантастикой».
Окончив свои странствия преданным англофилом, Кестлер поселился в Англии, где вначале
растил овец на ферме в Уэльсе, а потом перебрался в свой лондонский особняк. Решив покончить с
политической журналистикой, Кестлер заявил, что «Кассандре больше нечего сказать», и перешел к
научно-популярной литературе. Его диапазон кажется безграничным, и почти всегда он увлекателен
и оригинален, будь то размышления о лунатиках, творческом процессе, восточной мистике, смертной
казни, исследованиях человеческого мозга и тайнах совпадения.
Из нескольких биографий Кестлера очевидно, что как бы он ни открещивался от своего
еврейства, как бы ни ругал Израиль за все мыслимые и немыслемые пороки и неудачи, на
протяжении всей своей долгой жизни Кестлер демонстрировал те черты еврейской психологии,
которые заставили его верить не в одного, а сразу в трех богов. Описывая эту троицу в эпилоге к
своим избранным произведениям «Кирпичи для Вавилонской башни», Кестлер заметил, что каждый из
трех сохранял ореол божества: Маркс («бородатая Лорелея, манящая с предательской скалы Утопия»),
Фрейд («который свел все духовные устремления человека к его сексуальной деятельности») и
Эйнштейн («веривший, что наука объяснит смысл жизни»). По одной из тайн совпадений, столь
интересовавших Кестлера, все три бога оказались евреями.
Также по-еврейски Кестлер всегда был готов уверовать в новую религию, новую идеологию,
новую науку, меняя иудаизм на католицизм, сионизм – на коммунизм, физику – на парапсихологию, и
оставаясь при этом идеальным примером подлинно «безродного космополита». Архетип европейца,
Кестлер всю жизнь убегал от своих еврейских корней, которые, тем не менее, вырастают чуть ли
не из всех его книг.
Жизнь Артура Кестлера сделала его готовым героем романа, для которого он даже успел
написать концовку, когда, спасаясь от рака и болезни Паркинсона, покончил с собой вместе с
третьей женой.