Сеймур Штукер перестал бриться после того, как понял, что самой большой радости в его жизни
– поездкам в Европу – пришел конец. Время, которое у него уходило на починку и продажу часов,
браслетов и ремешков в маленьком магазине в Нью-Джерси, было для Сеймура Штукера всего лишь
остановкой между поездками в родное местечко Огородовку, куда он отправлялся каждые три-четыре
года. Только тогда и начиналась настоящая жизнь, когда он готовился к этим поездкам. Он закупал
подарки сестре и еще чуть ли не половине местечка, состоящей из его теток, дядей, двоюродных
братьев и их семейств. В Огородовке, где он родился, была школа и при ней – библиотека, где
Сеймур Штукер был самым желанным гостем: американец каждый раз оставлял там не меньше сотни
долларов. Поэтому школа славилась своим богатством на всю округу, и ее прозвали «американской».
Закупив подарки, Сеймур начинал упаковывать их в большие кожаные чемоданы: носильные вещи
отдельно, посуду отдельно, часы – в специальную коробку. Короче, он был большим специалистом,
когда дело доходило до упаковки подарков, и они всегда прибывали в целости и сохранности без
единой царапинки. На упаковку уходило добрых две недели, и дом Сеймура Штукера выглядел, как
вокзал. Но кого это волновало?!
Обычно он отправлялся в путешествие летом, когда продажа часов идет вяло и большинство людей
уже наслаждаются отпуском, лежа на траве или на песке и не обращая внимания на время.
У Джека, помощника Сеймура, кроме дохода от часового бизнеса был еще один доход поменьше:
по праздникам он пел в синагоге вместе с кантором за сто пятьдесят долларов в год. Перед
отъездом Сеймур каждый раз предупреждал Джека: «Смотри, не пропой наш бизнес».
Когда чемоданы уже были упакованы, Сеймура охватывало приподнятое настроение. Поэтому,
если попадался покупатель-нудник, который долго рассматривал часы, примерял браслеты, выяснял
цены и лез в душу, Сеймур не обращал внимания и оставался веселым: он уже был по дороге в
Европу. Сеймур закуривал сигарету, отвечал покупателю-нуднику на его десять слов одним и,
громко прокашлявшись, не к месту спрашивал: «А вы откуда сами будете? А в Европу вы случайно
не едете?»
Случалось, покупатель-нудник оказывался знакомым Сеймура Штукера. Допустим, учился с ним
в одной ешиве, а то и приходился ему дальним родственником. Тогда они быстро договаривались,
и нудник что-нибудь таки покупал, приговаривая: «Одной копейкой больше, одной меньше –
подумаешь!»
Если нудник оказывался неевреем, он удивленно смотрел на ненормального продавца и, видя,
что ему глубоко безразлично, купит он часы или нет, спокойно их покупал.
В оставшиеся до поездки недели продажа часов шла гораздо легче, потому что Сеймур Штукер
относился к ней как к развлечению. Он давно пришел к выводу: покупатель не любит, чтобы за
ним наблюдали, только тогда он чувствует, что он – а-менч (1).
Приезд Сеймура Штукера в Огородовку был грандиозным событием не только для него, но и для
его сестры, и для всего местечка. В Огородовке Сеймур Штукер по-настоящему понимал, что Америка
– огромная, мощная держава и весь мир ее уважает.
Доставлять его домой с железнодорожной станции было привилегией Шолема Мойше – старейшего
в местечке балагулы (2). Балагула обращался к Сеймуру на «ты» в память о тех временах, когда,
еще мальчишкой, Сеймур цеплялся за его колымагу и Шолему Мойше приходилось бить его кнутом по
рукам. Шолем Мойше, удостоенный чести первым приветствовать американского гостя, обычно
осведомлялся, по-прежнему ли президент Соединенных Штатов хорошо относится к евреям. Услышав,
что в Америке все равны, старый балагула про себя думал: «Равны-то все равны, но хромой не
перестанет хромать, а ты, шмендрик, не станешь президентом».
Сестра, тетки, дядья – вся семья верила в светлое будущее куда больше, чем Шолем Мойше.
Сеймур Штукер рассказывал им, что в Америке творятся чудеса. Например, всю работу за людей
делают машины: режут сыр, стирают белье, приготавливают лед – ну, все на свете. Каждый раз,
когда Сеймур Штукер приезжал в Огородовку, он привозил очередную чудо-машину.
В какой-то раз одна из его теток, чтобы уж совсем не дать Огородовке ударить лицом в грязь,
заявила: «Говорят, в Америке нельзя соблюдать шаббат. Интересно, кому тогда нужны все эти
машины!»
Сеймур проглотил ее замечание, но после паузы все же изрек: «Без изъяна на свете ничего не
бывает».
В бейт-мидраше (3) американского гостя принимали с таким почетом, что сам Ротшильд мог бы
ему позавидовать. Сеймур Штукер оставлял деньги на починку крыши, на покраску окон, на покупку
нового рукомойника.
Однажды в «американской» школе детский хор спел в его честь песню, а учителя устроили
чаепитие и за столом говорили о единстве евреев во всем мире.
Все три недели, которые Сеймур Штукер проводил в Огородовке, он чувствовал себя как рыба
в воде: у него же было два дома – один здесь, а другой в Нью-Джерси, и чего не хватало в
одном доме, то у него было в другом. Правда, расстояние между ними немного великовато, но,
с другой стороны, оно же и делало Сеймура еще более важным гостем.
В разгар Второй мировой войны пошли слухи, будто немцы спалили Огородовку и в ней не
осталось ни одной живой души – только груда пепла. Сеймур Штукер не мог этому поверить.
Потом он прочитал в газете имена уцелевших жителей Огородовки. Среди них не было ни одного
его родственника.
Сеймур Штукер ощутил пустоту, которая добралась до него через все города и океаны и
вонзилась в сердце. Сеймур начал замечать, что многие вещи вдруг стали ненужными. Он отнес
в подвал большие кожаные чемоданы, которые составляли теперь часть пустоты, вонзившейся в
его сердце и заполнившей всю Огородовку. Он перестал бриться, хотя привык это делать каждый
день. Жена напоминала ему: «Побрейся! Люди все еще приходят в магазин».
И вот Сеймур Штукер стоит перед зеркалом и бреется потому, что люди все еще приходят в
магазин. И он им продает часы, потому что это его работа, его маленький бизнес в Нью-Джерси.
В памяти занозой застряло название «Огородовка», которое ему теперь ни к чему. Оно путается
среди его мыслей без всякого к тому повода. Оно наполняет пустотой магазин, где Сеймур Штукер
сидит за столом с линзами, винтиками, колесиками; он заводит часы, чинит их, продувает
металлические пружины. Часы оживают и начинают тикать, а стрелки – двигаться, как будто в этом
есть какой-то смысл. Но он, Сеймур Штукер, он-то знает, что никакого смысла в этом нет. Да
что говорить! Стрелки, как и он сам, никуда не движутся – это только кажется.
Иногда, сидя за работой, он вспоминает Шолема Мойше, старого балагулу с его развалившейся
колымагой. И его больше нет. Ну, допустим, Сеймур Штукер решил бы отправиться в Европу и
приехал бы на ту же самую железнодорожную станцию. Так там же некому будет отвезти его на
пепелище.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. А менч (идиш) – настоящий человек.
2. Балагула (идиш) – от ивр. «баал агала», букв. «хозяин телеги», возчик.
3. Бейт-мидраш (ивр.) – букв. «дом учения», место, где изучают Тору, или дом, где собираются
для молитвы.